Элизабет Гоудж - Гентианский холм

Стелла не была уверена, что Сол ее слышит. Его глаза были закрыты, и он улыбался, но, возможно, совсем не тому, что она ему рассказывала. Его рука, покоившаяся в ее руке, была легкой, сухой и хрупкой, как осенний лист.

— Он спит, — сказала девушка, когда матушка Спригг принесла для него тарелку с хлебом и молоко.

Матушка Спригг посмотрела на старика и вздохнула. Она была рада тому, что он отошел ото сна к смерти так легко, и знала, что все эти годы будет скучать по нему.

— Поешь на ужин хлеба с молоком, ласточка моя, — сказала она Стелле с нежностью. — И лучше всего не выходи на кухню сегодня вечером. Все очень веселы, потому что собран хороший урожай, но станут еще веселее, так как осталось много эля.

Она вышла, тихо закрыв за собой дверь, а Стелла продолжала беседовать с Солом, в то время как золотистый свет ложился на сжатое поле, и первое свежее дыхание грядущей ночи делало небо темно-синим, поднимало головки поникших цветов и заставляло листья слабо шелестеть. Но постепенно девушка перестала рассказывать о животных и начала говорить уже другие слова, которые, казалось, приходили ей на ум без сякого выбора. Казалось, будто старый Сол говорит ее устами, покидая эту землю.

— Это земля холмов и долин, и о ней заботится Господь Бог твой. Глаза Господа Бога твоего всегда устремлены на нее, с начала года до конца года… Благословен будь Господь за драгоценные дары рая, за росу и за море, которое раскинулось внизу. И за драгоценные фрукты, дарованные нам солнцем, и за драгоценные зерна, дарованные луной. А что до главных даров древних гор и до драгоценных даров прочных холмов… В то время как твои дни придадут тебе силу… Вечный Бог твое прибежище, а внизу — выносливые руки.

Свет заката наполнял мир до краев, подобно вину в прозрачной чаше и затем, казалось, осушался землей, и прозрачные сумерки были голубыми и чистыми. Сол все еще тихо дышал, хотя Стелла чувствовала, что что-то ушло из него вместе с золотистым светом. Она убрала руку, потому что знала, что больше не нужна ему. Она и Ходж сидели так тихо, что мышь вылезла наружу и пробежала по половицам. Вскоре начали кричать совы, и прямоугольник лунного света лег на пол. Затем снова вошла матушка Спригг, поцеловала Стеллу и велела ей ложиться спать, и она ушла и покинула матушку Спригг, чтобы продолжить бодрствовать вместе с Хеджем.

Она не хотела ложиться спать. Она спустилась в маленькую зеленую гостиную, где в течение стольких лет отпевали мертвых, где чествовали младенцев после крещения, где не раз женихи и невесты целовали друг друга, и зажгла две свечи. Стелла толком не знала, зачем она это сделала, но знала, что одна из них теперь горит во имя света и радости, и другая — для нее; они горят во имя счастья ее и того, что ее окружает. Девушка выглянула из окна и увидела стога, освещенные лунным светом. Они больше не казались ей золотыми шатрами с живущими в них султанами, а походили на беседки, где обитают феи. Стелла представляла себе дверь в каждую из них и стражу, стоящую у входа. Оставив свечи горящими в зале, она выбежала в сад и, миновав тропинку, очутилась в поле. Ночь была тиха и прекрасна, луна и звезды сияли так, что было светло почти так же, как и днем. Пропитанная за ночь солнечными лучами земля еще дышала теплом, но воздух был уже холоден, и пахло росой. Издали доносились песни из Викаборо, и был слышен мягкий хруст стеблей под ногами, когда Стелла подбегала то к одной, то к другой беседке. Перед центральной беседкой она остановилась, сделала реверанс одной из фей и выбежала через ворота по направлению к Беверли-Хилл.

Здесь, на зеленой траве, среди овец, под сенью тиса, простирающего свои ветви к звездам, ее душевное состояние изменилось. Благоговейный трепет прибавился к той радости, которая бушевала в девушке. Она больше не бежала. Она медленно шла вверх по холму, степенно, как настоящая леди, приподнимая свои цветастые юбки, чтобы не замочить их в росе. Луна светила очень ярко, и на ее фоне она заметила фигуру мужчины с узелком за плечами. При виде его Стеллой вдруг овладела неопределенная страсть.

— Захария! — закричала она. — Захария! — Она не замечала, как громко звучит ее голос. Высокая фигура выплыла из-за тиса как раз напротив луны. Он стоял так, как будто и впрямь спустился оттуда. Затем он позвал ее:

— Стелла! Стелла!

Позже она вспоминала об этом и думала, что, должно быть, разом взлетела на вершину холма, потому что не помнила ничего до того, как она очутилась под сенью тиса в его объятиях.