Элизабет Гоудж - Гентианский холм

— Пойдемте в церковь, mon Pere? Я хочу показать вам птиц.

Араминта сделала реверанс и пошла по направлению к дому в глубоком возмущении. Птицы в церкви, вы только подумайте! В церкви сроду не было птиц, она туда, слава Богу, не первый год ходит. Разве что летучие мыши на колокольне. Араминта всегда сомневалась в том, что этот аббат полностью владеет своим разумом. Обращаться с ребенком, как с принцессой! Забивать девочке голову всякой ерундой! Араминта вернулась домой и дала волю своему возмущению, взбивая кулаками пуховые перины.

— Захария скоро будет дома, mon Pere, — сказала Стелла нетерпеливо, как только они остались одни.

Аббат умудрился очень медленно идти по направлению к церкви и степенно беседовать о Захарии. Он даже постоял неподвижно и попытался восхищаться красивым видом. Уверенность девочки не удивила его. За прошедшие годы на своем собственном опыте он убедился, что Стелла чувствовала Захарию лучше, чем кто-нибудь другой. Они не тронулись с места до тех пор, пока она не выложила ему о своем возлюбленном все.

— Ты взяла цветы для бабуси Боган, Стелла? — спросил он, когда они наконец пошли вверх по тропе по направлению к церкви.

— Да, Араминта положила их от меня, а я ждала в саду. Цветы так чудесно пахли, особенно рута. Она хороша для больных глаз, вы знаете?

— Я часто думал, что пробуждение после смерти должно быть похоже на прозрение тех, кто родился слепым.

Стелла кивнула, и они вошли в тусклую, пахнущую плесенью церковь и поднялись в верхний придел.

— Бабуся Боган не знала, что означали эти птицы, — сказала Стелла. — И пожалуйста, mon Pere, скажите мне, зачем они?

К счастью, аббат был в церкви раньше и не затруднился с ответом.

— Птицы с виноградиной в клюве — это кающаяся душа человека, питающегося виноградной лозой истины. Птицы, нападающие на гусеницу — это укрепленная душа человека, борющегося со злом. Поющая птица — это душа, восхваляющая Бога. Лучше развиваться именно в этой последовательности, Стелла.

Глаза девочки скользнули от поющей птицы к резной скульптуре Мадонны с младенцем.

— Она коронована, как королева, — прошептала она.

— Это из-за того, что церковь построена давно, в дни, когда люди этой страны все еще проповедовали старую католическую веру и поклонялись Богоматери, как небесному божеству.

— Старая вера — это вы и Захария.

— И ты тоже, ведь и ты была обращена в нее.

Его мучило сомнение, как начать говорить с ней, а теперь начало пришло так легко. Ладонь Стеллы задрожала у него на руке и, скользнув в его ладонь, продолжала дрожать, как будто одна из птиц с ширмы нашла там свое убежище. Они прошли к скамье семьи Мэллок и сели на покрытое подушкой сиденье. Высокие стены отгородили их — они были заперты в своем секретном мире.

— Стелла, однажды я рассказывал тебе историю своего детства. Теперь я собираюсь рассказать тебе о своей взрослой жизни.

— Да, — сказала Стелла и подвинулась чуть ближе к аббату.

Она не знала, что внезапно произошло между ними, но это заставило ее трепетать от того же самого счастливого благоговейного страха, который она испытывала, когда маленьким ребенком лежала в кроватке накануне Рождества, зная, что входная дверь открыта настежь, чтобы радушно принять любого, кто мог прийти. Она лежала, слушая шаги на лестнице. Вероятно, Габриэль придет очень быстро, вытирая своими крыльями панельную обшивку. А святой Георгий поднимается со ступеньки на ступеньку медленно из-за веса своих доспехов. Или это сама Богоматерь ступает шагами, легкими, как падающие листья? Кто придет теперь?

Когда она попрощалась с графом де Кольбером в ночь шторма, она знала, что когда он вернется назад, это будет другой человек.

— Когда я был молодым человеком, до того, как я стал священником, у меня была жена и маленькая дочь. Мне пришлось поехать в Ирландию и оставить их в Англии с тем, чтобы они последовали за мной позже. Они попытались это сделать, но корабль, на который они сели, потерпел кораблекрушение у Плимута прежде, чем вышел в море, и почти все люди на нем погибли. Я вернулся в Плимут, и мне сказали, что моя жена и ребенок мертвы. Я поехал назад в Ирландию в большом горе и стал там священником. Но совсем недавно я обнаружил, что малышку спасли.

— А как назывался корабль, mon…

Какой практичной она была, какой благоверно практичной, совсем как Тереза!

— «Амфион». Мою девочку привезли на Гентианский холм, и она стала приемной дочерью отца и матушки Спригг.