Нора Хесс - Луна над Теннесси

Но вот торжественный вечер завершился. Поздравив новобрачных и пожелав им всего наилучшего, гости постепенно разошлись. Кэтлен принялась убирать со стола посуду и остатки свадебного торта, время от времени, озабоченно поглядывая на мать. Торжество явно утомило Мэри. Лицо ее казалось крайне изнуренным, во взгляде застыли усталость и напряженность. Будет ли Янки так же бережен и деликатен с матерью, когда они отправятся в спальню, забеспокоилась Кэтлен.

Сейчас Кэтлен уже не помнила, кто из них выглядел более удивленным — она или мать, — когда Янки, надев пальто, мрачно заявил:

— У меня встреча с друзьями. Увидимся завтра.

Однако они обе почувствовали явное облегчение: по крайней мере, уставшее мамино тело отдохнет этой ночью.

Но вышло так, что матери Кэтлен так и не довелось разделить ложе со своим новым мужем ни в эту ночь, ни в последующие. На третью ночь, когда Янки снова собрался уходить из дома, Мэри робко намекнула, что не стала бы отвергать его супружеских прав.

В ответ тот рассмеялся ей прямо в лицо и произнес с презрительной усмешкой:

— Ты ведь тощая кляча и не выдержишь и десяти минут. Я же заезжу тебя. В моей партнерше должно быть столько же силы и огня, сколько и во мне.

С этими словами Янки вышел, громко хлопнув дверью. Признаться, Кэтлен и Мэри были одновременно и шокированы, и обрадованы этим циничным заявлением. Вскоре они узнали, что Янки проводит все ночи с Лулу Коллинз, владелицей городского борделя. Оказывается, он пользовался услугами этой дамы на протяжении всего времени с тех пор, как поселился в их крае. Прошло не больше недели, и Янки начал требовать у Мэри деньги, причем в больших количествах.

— У меня нет столько, — робко отвечала та. — К тому же ты не работаешь и скоро от моих сбережений ничего не останется.

— Сколько у тебя есть, сука? — прорычал Янки. — Придется довольствоваться и этим.

— Очень мало. Мне ведь еще нужно запастись продуктами.

— Кэтлен, поди сюда! — заорал отчим.

Кэтлен, подслушивавшая весь этот разговор, тут же появилась на пороге комнаты, в полной растерянности глядя на сложенный вдвое ремень, которым Янки похлопывал по ноге. Она замерла, ожидая наказания, хотя совершенно не понимала, в чем, собственно, виновата. Расправа оказалась быстрой и короткой: охватив Кэтлен, Янки изо всех сил ударил ее ремнем. Кэтлен пронзительно вскрикнула от боли и изумления.

— Не надо! — взмолилась Мэри, когда Янки снова замахнулся на девочку. — Деньги в ларчике, в верхнем ящике туалетного столика.

— Вот так-то лучше, — злорадно ухмыльнулся отчим, вправляя ремень обратно в штаны. — Отныне каждый раз, как только ты возразишь мне, твой ребенок будет наказан.

С этого дня Мэри ни разу не осмелилась пойти против мужа. И все же Кэтлен жила в постоянном страхе, боясь волей-неволей отступить от нелепых правил, установленных для нее отчимом. Дом, например, следовало неизменно содержать в чистоте, несмотря на то, что Янки по шесть раз на день заявлялся в пыли и грязи и разбрасывал повсюду свою одежду, заставляя Кэтлен ее подбирать. Каждый вечер на стол подавался ужин, хотя у Мэри и Кэтлен оставались лишь маисовый хлеб и пахта. Иногда, правда, когда Янки выигрывал в карты, он приносил кусок свинины, чтобы ему приготовили мясное блюдо.

Из-за столь скудной пищи, которая едва поддерживала жизнь в Мэри и Кэтлен, отчим, однако, не потерял ни килограмма веса, так как его хорошенько подкармливала Лулу.

Но это было еще далеко не все. Янки очень любил носить белые рубашки, но у него их имелось только две. Поэтому Кэтлен приходилось каждый день стирать, гладить и крахмалить сменную рубашку. Как-то раз она слегка подпалила воротничок любимой рубашки отчима и получила за это такую порку, что у нее на спине почти не осталось живого места.

Через две недели после свадьбы Янки приказал Хэтти и Питеру убираться из его дома, заявив, что не намерен терпеть у себя нахлебников. Супруги поселились в сарае, где когда-то располагалась мастерская. Питер нанялся на работу в конюшню, убирая из стойла навоз за один доллар в день. Именно благодаря поддержке этой добросердечной негритянской четы Мэри с дочерью не умерли с голода.

Кэтлен вздохнула, подумав о матери. В конце концов, Мэри сдалась. Понимая, что уже ничем не сможет помочь дочери, она утратила волю к жизни, слабела с каждым днем и постепенно угасала, тихо уходя из мира, который обошелся с ней так сурово и несправедливо после смерти ее дорогого Джона.