Мари Кордоньер - Серебряный огонь

– Филипп!

– Отец!

Мужчины, видно, не умели выражать боль словами. Молчаливое крепкое объятие стало единственным явным признаком их внутренних чувств.

Прикрыв глаза ресницами, Фелина попыталась создать себе представление о старшем.

Будучи на целую голову ниже маркиза, Амори де Брюн отличался приземистой массивной фигурой. Над узким кружевным жабо, в котором полностью скрывалась короткая шея, поднималась выразительная голова с редкими седыми волосами. Усы и борода также были больше седыми, чем темными.

Все это вместе с серыми глазами под кустистыми бровями напомнило Фелине жесткий, изборожденный морщинами лик у каменной статуи грозящего святого Антония, украшающей сельскую церковь в Сюрвилье. Она невольно постаралась отступить еще дальше в тень и слиться с темной стеной позади маркиза.

Позже она узнает, что от этого господина ничто не может укрыться даже в самый скорбный час его жизни, наполненный острой болью. Мов оставалась последним звеном, связывавшим его с Маризан, любимой супругой. С женщиной, которую вместе с неродившимся наследником он потерял в ночь, навсегда оставшуюся в памяти французских гугенотов как ночь «кровавой свадьбы».

Годы вроде бы зарубцевали его рану, но не уменьшили болезненного ощущения горькой утраты. К этому добавилось прискорбное сознание того, что политика и вера плохо уживаются друг с другом. Пусть Генрих Наваррский считается идеальным королем, способным возродить страну, разделенную на части войнами, – человеку, меняющему вероисповедания по своему усмотрению, де Брюн второй раз не поверит.

– Ты не один? – заметил он спокойно.

Глубокий, хорошо поставленный голос обладал таким естественным авторитетом, что маркиз почтительно кивнул, а Фелина хотя и грациозно, но не очень ловко присела в реверансе.

Филипп Вернон предпочел, чтобы факты сами говорили за себя. Он откинул назад капюшон, закрывавший половину лица его спутницы.

Фелина как раз вовремя подняла веки, успев заметить искорки удивленья и испуга в серых глазах пожилого мужчины. Затем он снова овладел собой. Лишь глубокий вздох всколыхнул грудь под бархатным жилетом, и серый оттенок морщинистого лица стал чуть бледнее.

– Кто эта малышка?

– Крестьянка из Сюрвилье. Ее отец погиб во время охоты. Ей с сестрой пришлось покинуть арендованный участок, и она согласилась поступить в мое распоряжение.

– А сестра?

– Только что вступила в монастырь благочестивых жен в Бомоне.

Когда над ее головой начался разговор, Фелина очнулась от забытья, в которое ее ввергли предыдущие события.

Для этих людей она, кажется, была вещью, а не живым человеком! Как небрежно сообщил маркиз о смерти ее отца, в которой тоже был повинен! А ведь Жан своими руками кормил семью и обрабатывал графские поля. Ну, а что сделала покойная принцесса во время своего бесполезного существования? Стоило ли так печалиться о ней?

Фелина заставила себя не слушать голоса сердца, которое, вероятно, считало мир осиротевшим без такого создания, как Мов Вернон, маркиза де Анделис. Благородные господа, вроде этих двоих, убили ее отца, и сочувствие к им подобным было непозволительной роскошью для нищей крестьянки.

– Зачем она тебе? – спросил Амори де Брюн.

Фелина непроизвольно напряглась. Неужели маркиз повторит свое невероятное предложение? Ожидая ответа, она не чувствовала уже в нем необходимости. По глазам Амори де Брюна, смотревшего то на нее, то на покойную, нетрудно было заключить, что он если и не все понял, то о многом догадался.

– Известие о смерти Мов не может выйти за пределы замка. Для короля она должна остаться живой!

– То есть для Терезы д'Ароне? – многозначительно уточнил пожилой господин.

Фелина впервые услышала это имя. Значит, Терезу д'Ароне король предназначал маркизу в качестве новой супруги?

– Для кого бы то ни было! Я приказал мадам Берте снять траурную ленту. Наши слуги преданы нам. Я полагаю, ты разрешишь похоронить Мов тайно. Имя и титул на могиле не способны ее воскресить. Потом ей поставят заслуженный ею памятник.

Свою речь Филипп Вернон сопроводил нетерпеливым движением руки.

Де Брюн справился с первоначальным шоком и теперь разглядывал замурзанную девушку, чьи босые ступни виднелись из-под чересчур длинного плаща.

– Ты хочешь выдать малышку за свою супругу? Крестьянскую девицу? Внешнее сходство, не спорю, поразительное, а все остальное? Речь, манеры, образованность, изящество? Ты фантазер, Филипп!