Дина Лампитт - Ускользающие тени

— Сколько тебе лет, Люси? — праздно поинтересовалась Сара.

— Шестнадцать, миледи.

— Мне в феврале исполнится пятнадцать; если говорить точно, то двадцать пятого числа.

— Значит, мы почти ровесницы, — осмелилась заметить Люси, бросая быстрый взгляд на свою госпожу, чтобы убедиться, не переступила ли она границу дозволенного. Но леди Сара рассеянно улыбалась и позевывала.

— В самом деле, — произнесла она. — А теперь можешь идти. Я вполне способна сама лечь в постель.

— Вам больше ничего не нужно, миледи?

— Я позвоню, если мне что-нибудь потребуется.

— Как вам угодно, миледи.

Впервые с тех пор, как она взошла на борт пакетбота, идущего в Англию, леди Сара осталась наедине со своими мыслями и испытала тоску человека, который был внезапно вырван из родного дома и брошен в чужой мир. Но чего ей было бояться? Она оказалась под присмотром умной старшей сестры и ее мужа, одного из самых изворотливых политиков своего времени. Будущее представлялось полным покоя и радости.

В комнате слышалось только тиканье часов на каминной доске да потрескивание догорающих в камине поленьев. Тишина в Холленд-Хаусе внезапно показалась жуткой и угрожающей, и Сара напрягла слух, стараясь различить хотя бы слабый отзвук присутствия других людей. Испуганная девушка уже начала подниматься с кресла, чтобы лечь в постель, но вдруг увидела в зеркале, что дверь комнаты позади нее медленно отворилась. Слишком потрясенная, чтобы оглянуться, она уставилась в зеркало на отражение женщины, застывшей на пороге.

За плечом Сары виднелось прелестное суживающееся к подбородку лицо с высокими скулами и удлиненными искрящимися глазами. Губы были полными, немного великоватыми для лица и выглядели так, как будто на них всегда играла легкая улыбка. Но теперь они встревожснно приоткрылись, а глаза округлились от удивления и страха, смягченного неудержимым любопытством. На женщине не было ни чепца, ни наколки, поэтому, когда она слегка повернула голову, Сара заметила, что густые и блестящие волосы незнакомки, цветом напоминают шерсть рыжего сеттера или лепестки мака на длинных стеблях, которыми пестрят поля Ирландии.

Глаза обеих женщин встретились всего на секунду, а затем незнакомка исчезла так же мгновенно, как и появилась, оставив Сару гадать, кто из земных людей мог войти без стука в ее спальню в такой поздний час осенней ночи. Наконец она решила, что еще не так поздно и, очевидно, горничная ее сестры или леди Сьюзен ошиблась дверью. Да, но если так — почему она едва переводила дыхание, как будто от испуга или быстрой ходьбы?

«Мне показалось это от усталости», — наконец решила Сара, натянула поглубже ночной чепчик, задула свечи и забралась в большую, уютную постель.

Первое Рождество в Холленд-Хаусе, Рождество 1759 года, должно было оставить у Сары самые яркие воспоминания. Разумеется, праздники в Ирландии, которые лорд Килдер обычно устраивал в поместье Картон, расположенном в округе Килдер провинции Ленстер, тоже были запоминающимися и веселыми, но это Рождество было особым: девушка уже выросла и чувствовала важность событий, предшествующих расцвету ее юности.

Во вторую неделю декабря из Итона вернулись два старших сына леди Кэролайн. Посути дела, они приходились Саре племянниками, но незначительная разница в возрасте делала невозможными чинные отношения. И большой дом вновь наполнился смехом и шумом молодежи, которая танцевала, играла в карты и устраивала любительские спектакли, готовясь к Рождеству. Старшей в компании оказалась Сьюзен Фокс-Стрейнджвейз, которая уже отметила свой семнадцатый день рождения, следующим был Стефан Фокс, родившийся 20 февраля 1745 года, за ним — Сара, родившаяся на пять дней позже в том же году, и Чарльз Джеймс, который появился на свет 24 января 1749 года. Самым младшим был Гарри, родившийся на несколько лет позже.

Стефан, которого молодежь звала попросту Сте, к большой досаде его матери, уже выказывал признаки полноты, рано одолевшей его отца. У него было одутловатое лицо, толстые губы и густые черные брови. Сара считала его самым безобразным мальчишкой на свете. Но, вместе с тем, он унаследовал обаяние обоих родителей и искусство Генри Фокса вызывать интерес окружающих к собственной персоне.

Чарльз Джеймс был совершенно иным существом. В свои десять лет он являл точную копию собственной матери, и, что удивительнее всего, все отмечали поразительное сходство этого не по-детски серьезного и умного личика с лицом Карла II — особенно похожими были глаза. Отец, который обожал и баловал его, как и всех сыновей, прозвал Чарльза Мальчиком с Пальчик.