Джулия Росс - Мой темный принц

Когда дверь за ее спиной распахнулась, она чуть не упала.

– Не бойся, дочь моя, – успокоил ее мягкий голос. Пенни заглянула в лицо старика в черном балдахине и с огромным распятием на груди. В одной руке он держал палку, второй осторожно нащупывал дверной проем.

– Вы пришли навестить храм? – спросил слепец. – Чтобы святой Кириакус благословил ваш союз?

– Мой союз не может быть благословлен, святой отец, – сказала Пенни.

Сучковатая рука мягко легла на ее волосы.

– Любая пара, которая посещает это место, благословенна. Святой Кириакус не поскупится ни на детей, ни на фрукты. Позволь мне взять за руку твоего мужа.

Николас вложил свою руку в ладонь старика. Незрячие глаза закрылись.

– Каждый год в День святого Кириакуса наследника эрцгерцога ставили на весы, и бедным раздавали столько золота, сколько он весил. Вы помните это?

– Помню, – отозвался Николас.

– В детстве вы мало весили, ваше королевское высочество. – Священник постучал своей палкой по земле. – Вам следовало больше кушать. Вы поэтому теперь столько добра людям делаете? – Он пожал руку Николаса и ухватился за его плечо. – А-ах! Из вас получился прекрасный мужчина и превосходный правитель! Но когда у принцессы Софии родится ребенок, это будет совсем крошечная мера для золота святого Кириакуса, предназначенного людям. Потребуется время, чтобы понять ваши реформы. Глариенцы – народ упрямый.

– Эрцгерцог Николас вводит реформы? – удивилась Пенни.

Старый священник усмехнулся:

– Новый эрцгерцог заменил все наши варварские обычаи добротой, дочь моя. Опустись на колени.

Эта идиллия внезапно привела ее в ярость, но Николас поймал ее за руку и поставил рядом с собой. Они стояли на коленях, бок о бок на мокрых грубых камнях, а священник наложил им на головы свои руки и начал читать длинное благословение. Ее пальцы лежали в сильной, уверенной руке, способной управлять лошадьми. Ей показалось, что она слышит, как его сердце бьется в унисон с ее сердцем, сковывая ее, навеки связывая ее в безумном браке с человеком, которого она любила, но с которым не могла быть вместе, человеком, который день за днем отвергал ее. Слезы смешались с дождем – мягким и благословенным посланником небес, скрывающим ее слабость.

По традиции им, как и всем паломникам, побывавшим тут до них, постелили на портике церкви.

– Как он узнал, кто ты такой? – прошептала Пенни, когда старик удалился.

Взгляд Николаса был прикован к возвышающимся за узкой долиной горным пикам.

– Никак. Он сумасшедший, безумный отшельник. Я подыграл ему, только и всего. В этом нет ничего такого, безобидная шутка.

– А что он говорил насчет реформ в Глариене? И о каких варварских обычаях шла речь?

– Понятия не имею. – Он уперся рукой в стену и прислонился к ней щекой. Изгиб его спины и плеча был до боли прекрасным, оживший бастион на фоне умирающего дня. – Может, о своде законов. О том, как работают суды. Школы и больницы. О потерянном праве голоса.

– Каком праве голоса?

– Население каждого города и округа всегда избирало двух представителей в совет консультантов эрцгерцога, пока мой дед не отказался созывать этот совет, и тогда все начало рушиться. Любая форма правления, базирующаяся на личных качествах одного человека, рано или поздно дает трещину. Я восстановил совет и умножил его численность. Кроме того, я упразднил самые худшие статьи закона и попытался загладить некоторые грехи своего народа, вот и все.

Она натянула одеяло до самого подбородка. Каменный пол нещадно впивался в ее бока, и она попыталась устроиться поудобнее.

– Я глупо вела себя, да? С самого начала, когда ты без возражений принял мои обвинения в том, что тебя не волнует судьба простых людей, твоих подданных, когда я ругала тебя за Раскалл-Сент-Мэри, ты уже сделал все это – ввел изменения, заложил основы парламента. Почему?

– Когда я был ребенком, меня ставили на весы каждый год в День святого Кириакуса, чтобы определить, сколько милостыни раздать беднякам. – Голос его звучал устало, измученно. – Как ты сказала тогда в Раскалл-Холле? «Заменить заработок милостыней – верный путь превратить человека в пьяницу или преступника». Я не хотел весить больше, чтобы дать народу Глариена еду, я хотел, чтобы они стали богатыми и процветающими благодаря своему труду и обрели чувство собственного достоинства. После смерти моего деда я начал делать то, что мог. Как только меня коронуют вместе с Софией, я смогу продолжить начатое.