Джин Юинг - Цветы подо льдом

– Боже милостивый, спасибо Тебе за дивную ночь! Что ни час, то новость! Все последние годы какие только ужасные вещи мне не приписывали; потом моя невинная жена обсуждала это в гостиных и хихикала вместе со всеми! И после всего этого я узнаю, что у нее был ребенок. Если он родился пятнадцать месяцев назад, она должна была каким-то образом уложить меня к себе в постель... Минуточку, сейчас посчитаем. Так, лето восемьсот четырнадцатого... Да! – Он повернулся к Кэтрионе: лицо его светилось радостью. – Мне очень жаль, мисс Синклер, но я не поеду в Эдинбург. В самом деле, не поеду. Ничего другого не могу вам сказать.

Кэтриона с недоумением посмотрела на него.

– А как же мальчик, сэр? Не можете же вы бросить своего ребенка!

– Не много в этом мире того, чему следует верить, мадам. – Доминик улыбнулся. – Но в одном я-таки уверен твердо. Никакой ребенок Генриетты не может быть моим. Вы не знаете, почему она оставила меня? Разве слухи не дошли до Шотландии?

Кэтриона в испуге опустила глаза и уставилась на его обувь. Видимо, она совершила какой-то промах.

– Намеки были, но...

Блестящие ботинки прошагали с другого конца комнаты и остановились прямо перед ней.

– Намеки? Моя жена оставила меня в нашу брачную ночь, мисс Синклер! Она уехала к своим родителям, а когда выяснилась причина, все общество хохотало по этому поводу.

Кэтриона подняла голову.

– Генриетта ничего мне об этом не рассказывала...

– Еще бы! Ее отец грозил отхлестать меня плетьми за то, что я запятнал честь его целомудренной дочери: я, видите ли, испугал ее моими неестественными притязаниями! Когда он умер, Генриетта решила посвятить себя служению добру и вместе с леди Стэнстед отправилась в Эдинбург – это произошло три года назад, и вот почему я никак не мог быть отцом ее ребенка. Так какого, скажите, лешего я должен беспокоиться о том, что с ним будет дальше?

Кэтриона набрала побольше воздуха в легкие.

– Если вы откажетесь, мальчик останется один в целом свете. Я должна немедленно переехать на новое место, поскольку меня берут гувернанткой в Стерлинг, и не могу взять ребенка с собой. Еще раз говорю вам – таково было последнее желание вашей жены. Вам следует по крайней мере позаботиться о финансовой стороне дела: вы же не хотите, чтобы ребенка Генриетты отдали в приют и учили копать грядки? Я очень прошу вас, майор Уиндхэм, поедемте в Эдинбург, пожалуйста! Если вы откажетесь от малыша, его отец так и останется для всех неизвестным! Я готова сделать что угодно, чтобы спасти ребенка... Даже поеду вместе с вами, если вы этого хотите.

– Поедете? – насмешливо переспросил он, взяв ее за подбородок. Теперь она была вынуждена смотреть ему прямо в глаза. – Каким же образом? На правах женщины легкого поведения, мисс Синклер? Вы рискуете своей репутацией.

– Никоим образом! – Кэтриона все же ухитрилась выдержать его взгляд. – С вами моей добропорядочности ничто не угрожает.

– В самом деле?

Кажется, он собирается проверить ее на прочность? В таком случае у него появляется шанс обнаружить, что она сделана из стали более твердой, чем дамасская.

– Вы же знаете, я испорченный человек, мисс Синклер, – невозмутимо продолжил Доминик. – Покажите-ка мне ваши ноги.

– Что?

– Нижние конечности, мадам, – лодыжки, икры, колени, бедра. Вы только что согласились ехать со мной в качестве моей любовницы, и я желаю знать, что вы мне предлагаете.

Кэтриона почувствовала, что внутри у нее все дрожит; лицо ее покраснело. Он хочет заставить ее поднять юбку и предстать перед ним обнаженной?

– Прекрасно, – сказала она не моргнув глазом. – Ноги? У меня их две, и они вполне успешно переносят меня с места на место. Какую желаете увидеть первой?

– О, я думаю, мы лучше начнем с другого!

Доминик прикоснулся к ее шее. Потом его пальцы двинулись вверх, коснувшись кожи пониже уха, переместились на волосы... Мужские пальцы, сильные и уверенные. Его ласки искушали, вызывая в Кэтрионе вспышки страсти, опаляя кожу, нагнетая огонь в кровь. Дыхание ее сделалось неровным; она стояла словно загипнотизированная, с недоумением глядя на своего совратителя, который тем временем не спеша принялся расстегивать одну за другой пуговицы на ее платье.

– У вас очаровательная кожа, чистая, как белый шелк, и такая тонкая, что жилки просвечивают. Они похожи на крошечных рыбок под водой: как они мечутся и вспыхивают, когда ваше сердце бьется быстрее! И мне, мерзавцу, позволено ими любоваться! Неужто вы делаете это ради несчастного выродка Генриетты? Скажите, ниже шелк еще мягче, а на груди вены такие же нежные?