Констанс О`Бэньон - Сентябрьская луна

– А Хантер Кингстон, выходит, сын старика Кингстона, верно?

– Верно. У него самое большое стадо во всем Западном Техасе – почитай, целая империя, так что забот у него хватает. Мне Хантер всегда нравился, хотя многие считают его гордецом. Ну да удивляться не приходится: когда человек богат, он вечно наступает кому-то на пальцы. Вот и Кингстоны, надо полагать, отдавили немало ног.

– А как насчет ранчо Монтесов? У старика остались наследники? Что ты там говорил про его дочку?

– Если сейчас в нашей карете действительно катит дочь Сегина, этому может быть только одно объяснение. Она решила вернуться домой, чтобы присматривать за ранчо после смерти своего папаши.

– Не может женщина управлять ранчо в наших местах, – упрямо покачал головой Пит и опустил тормоз, чтобы замедлить движение кареты на крутом спуске. – Дочке Сегина Монтеса лучше продать ранчо и возвращаться восвояси.

Но Джек так глубоко задумался, что даже не расслышал его слов.

– Я помню, она уехала совершенно внезапно, это было лет пять назад. Сегин Монтес не пожелал ничего объяснять, он вообще не хотел говорить о дочери. Поэтому – ясное дело! – пошли сплетни. Вот тогда кое-кто и решил, что она умерла. А Камилла Монтес была настоящей красавицей. И такая славная девчушка! Всегда приветлива, всегда с улыбкой… Ну, Пит, если это и в самом деле она, тогда, я полагаю, война между Кингстонами и Монтесами вспыхнет с новой силой. Не сойти мне с этого места!

– Но почему? Ведь старики-то уже в могиле.

– Да потому, что было время, когда Хантер Кингстон с ума сходил по Камилле! А потом… Не знаю уж, что там у них вышло, но только Хантер разозлился, как сто чертей. Да, если леди в карете – Камилла Монтес, скоро этим двоим в Техасе станет слишком тесно…

Камилла стряхнула тонкий налет пыли с подола своего черного платья и откинулась на спинку сиденья. Густая черная вуаль, скрывавшая ее лицо, почти не спасала от пыли, поднимаемой лошадьми. Она уже успела забыть, какие неровные здесь дороги, а дилижанс, направлявшийся на запад, не пропускал, казалось, ни единого ухаба.

Ей страшно хотелось открыть окно, но она знала, что от этого пыли в карете стало бы еще больше. Вытащив из ридикюля белый, отделанный кружевом носовой платок, Камилла смочила его розовой водой и поднесла к лицу.

Внезапно чувство одиночества охватило ее с новой силой и проникло в самую глубину души. Камилла закрыла глаза. В этом дилижансе она ехала вот уже четыре недели и с самого начала путешествия почти не могла спать, а пища на постоялых дворах была такая скверная, что и ела она очень мало.

Камилла возвращалась домой, потому что умер ее отец! Никто из близких не ждал ее в Сан-Рафаэле, некому было даже встретить ее – кроме людей, работавших на ранчо Валье дель Корасон. «Но зато кое-кто совсем не обрадуется моему приезду, – думала Камилла. – Интересно, попытаются ли Хантер Кингстон и его отец снова избавиться от меня?» По крайней мере, ее приезд не должен стать для них сюрпризом. Хантер несомненно ждет ее возвращения после смерти отца.

Рассеянно проводя пальцами по переплету книги, лежавшей у нее на коленях, Камилла чувствовала себя отстраненной от окружающего мира, словно отделенной от него невидимым барьером, за которым начиналась страна грез. «Что ж, траур пришелся как нельзя кстати, – думала она. – Разве я не была мертва последние пять лет?»

Она принялась изучать мужчину и женщину, сидевших напротив. Они ехали вместе вот уже несколько дней, но, очевидно, ее черное платье и вуаль не располагали к общему разговору, и Камилла была этому рада. Мужчина был ей незнаком. Одевался он как подобало джентльмену, но ей не понравились его манеры, а взгляд казался каким-то скользким и в то же время прилипчивым. К тому же он сильно потел и поминутно вытирал лицо носовым платком.

Камилла перевела взгляд на женщину, сидевшую рядом с мистером Уоткинсом. Нелли Трэйверз она когда-то знала – но, Боже, как она изменилась за последние пять лет! Камилле было известно, что Нелли – дочь бедного фермера, который обрабатывал свою землю в одиночку. После смерти родителей она переехала в Сан-Рафаэль и стала работать в салуне. Нелли было около сорока, но на вид – лет на десять больше, а ярко размалеванное лицо и вызывающий наряд делали ее жалкой и просто смешной.

Вздохнув, Камилла протянула руку к птичьей клетке, стоявшей рядом с нею, и тихонько провела пальцами по гладкому крылу сокола. Ей очень не хотелось снова надевать на голову Цезарю глухой кожаный колпачок, но делать было нечего: он мог стать слишком беспокойным.