Елена Арсеньева - Роковая любовь (Нинон де Ланкло, Франция)

«Его поцелуи замораживают меня, — жаловалась она. — Когда он подает мне веер, кажется, что вручает маршальский жезл».

Они расстались, но герцог продолжал любить Нинон и оказал ей немало услуг, в том числе — отвратил гнев королевы.

А между тем Нинон не просто так покинула его, а ради другого мужчины. Звали его маркиз Анри де Севинье, и в ту пору он был просто мужем Мари де Рабутен, но никто не знал, что в будущем она станет знаменитой писательницей, доведет так называемый эпистолярный стиль до высокой степени совершенства и даже в энциклопедии попадет. Но в ту пору очень многие писали красивые письма, Да вот та же Нинон! Причем самое смешное, что вдохновил ее на писательство тот же маркиз Анри де Севинье. Видимо, было в нем что-то такое… взывающее к эпистолярному жанру.

Из прелестных посланий можно очень многое узнать о «серьезной жрице любви», как называли Нинон. Редкостная все же была женщина!

Вот один образчик ее творчества. «Вы полагаете, многоуважаемый, что нашли неопровержимое доказательство, ставя мне на вид, что над собственным сердцем вы не властны: нельзя его подарить кому хочешь, и потому вы не свободны в выборе предмета влечения… Что за оперная мораль! Оставьте трюизм женщинам, которые всегда готовы оправдать свои слабости; им нужно иметь на что ссылаться. Это напоминает того доброго дворянина, которого описал Монтэн: когда его трепала подагра, он так сердился, что готов был закричать: проклятая ветчина!

Значит, все дело в сердечном влечении… Говорят, это сильнее меня… Можно ли управлять своим сердцем? Когда женщины приводят столь веские основания, то им не решаются возражать. Они даже так утвердили эти положения, что если бы кто захотел их оспаривать, то очутился бы в противоречии со всем светом. Но почему странные утверждения находят столько сторонников? Да потому, что весь свет заинтересован. Не замечают, что подобные извинения, далеко не оправдывая ошибок, укрепляют сознание своей неправоты; и не забывайте, что на судьбу ссылаются только тогда, когда дело идет о худом выборе. Упрекают природу, когда дело идет о беспорядочной склонности, и в то же время приписывают своему собственному уму всю честь разумной любви. Мы хотим оберегать свободу только для того, чтобы ее обманывать. Если же мы совершаем глупость, то нас вынуждает к тому неодолимая сила. Мы бы могли сказать о природе то же самое, что сказал Лафонтэн о счастье…

Добро создаем мы, а зло — природа. Мы правы всегда, неправа — лишь судьба.

Вы можете заключить, что я не соглашаюсь с суждением большинства. Любовь непроизвольна — это, разумеется, я признаю, т. е. мы не в состоянии предусмотреть или предотвратить первого впечатления, производимого кем-нибудь на нас. Но в то же время я утверждаю, что возможно — как глубоко бы ни казалось нам впечатление — его смягчить или вовсе парализовать, что дает мне право осудить всякую беспорядочную или позорную склонность. Как часто мы наблюдали, что женщины могли подавить охватившую их слабость, лишь только убеждались в недостойности предмета своей страсти. Сколькие из них побороли нежнейшую любовь и пожертвовали соображениями обеспеченности! Разлука, отъезд, время — все это лекарства, против которых никакая страсть — какой бы ни казалась она пылкой — не устоит: постепенно она ослабевает и, наконец, совсем потухает. Какой же вывод? Любовь сильна лишь благодаря нашей слабости.

Я знаю, что требуется напряжение всего нашего интеллекта, чтобы выйти с честью из такого положения; я понимаю также, что трудности, связанные с подобной победой, не всякому способны дать мужество — начать борьбу; и хотя я убеждена, что в данной области не существует непобедимого влечения, — то все же думаю, что на деле очень мало победителей. Почему? Потому что не решаются даже попытаться. В конце концов, я полагаю, что в вашем случае речь идет лишь об ухаживании, и было бы глупо вас мучить, чтобы победить влечение к какой-либо более или менее достойной любви даме. А так как вы еще ни в одну из них не влюбились, то я только хотела выяснить основания, которые, на мой взгляд, вернее всего способны обеспечить вам счастливое будущее. Было бы, конечно, желательно, чтобы тонкие чувства, действительные достоинства имели бы больше власти над нашими сердцами, чтобы они были в состоянии заполнить их и запечатлеться навсегда. Но опыт показывает, что на деле все не так. Ведь я рассуждаю не о том, чем вы должны быть, но о том, что вы представляете в действительности: мое намерение состоит в том, чтобы показать вам, каково ваше сердце, а не каким я бы желала его видеть. Я первая скорбела о порче вашего вкуса, как ни снисходительно я отношусь к вашим капризам. Но, не будучи в состоянии изменить вашего сердца, я хочу, по крайней мере, научить вас, как извлечь из него большую пользу: не имея возможности сделать вас благоразумным, я стараюсь сделать вас счастливым. В старину говорили: желать уничтожить страсти равносильно желанию уничтожить нас самих; надо только уметь управлять ими. В наших руках страсти — то же, что лечебные яды: приготовленные искусным химиком, они превращаются в благодетельные лекарства…»