Патриция Мэтьюз - Сапфир

Главный конюх, некто Джонас Уэлч, угрюмый, неразговорчивый тип неопределенного возраста, проводил Регину и Алексея в их коттеджи, а затем провел их по конюшням. Чистокровные красавицы с длинными изящными шеями и стройными ногами, начищенные так, что блестели словно атлас, сами просились на карандаш.

Каждое утро, когда рассветало, Регина и Федоров располагались перед оградой тренировочного трека и изучали повадки лошадей.

– Как они красивы, правда, Алексей?

– Да, смотрю на них и тоскую по России, – задумчиво ответил тот. – В России много хороших лошадей. – Он усмехнулся. – Но ваш Федоров не любит тосковать.

После тренировок лошадей чистили, и Регина с Алексеем снова наблюдали за ними, затем переходили в конюшни. Все это время Федоров делал наброски углем. Регина немного научилась рисовать, когда заинтересовалась ювелирным искусством, но ее рисунки казались неуклюжим любительством по сравнению с работой Федорова. Его наброски были полны жизни: они передавали всю грацию и красоту этих необыкновенных животных. Он мог бы писать картины, подумала Регина.

Через три дня они вернулись в Нью-Йорк с целым портфелем набросков; теперь они просиживали часами, разрабатывая модель будущего приза.

Наконец все было готово. Регина отступила, чтобы получше рассмотреть ее. В готовом виде кубок будет высотой в восемнадцать дюймов от основания до крышки. Крышка крепится при помощи маленьких розочек, украшенных мелкими бриллиантиками. У основания золотого кубка – фигурки двух чистокровных лошадей из серебра, а третья лошадь с уздечкой и под спортивным седлом украсит крышку. Лошади, конечно, будут использованы с набросков Федорова.

Регина восторженно всплеснула руками:

– Мне кажется, что вы создали чудесную вещь, Алексей. Вы настоящий художник. Если мистеру Тримейну это не понравится, значит, с ним что-то не в порядке!

– Мистеру Тримейну понравится, – отозвался Федоров с невыносимым самодовольством.

– Посмотрим.

Она послала записку Уолтеру Тримейну, и на другое утро он явился в магазин – высокий худощавый человек с суровым лицом и пронзительными серыми глазами. Он пристально, молча разглядывал модель, дважды обойдя ее вокруг. Потом долго изучал, охватив подбородок рукой. Регина ждала затаив дыхание. Наконец он кивнул и перевел взгляд на Регину.

– Поздравляю, миссис Лоуген, – произнес он без всякого намека на улыбку. – И вас, мистер Федоров. Именно так я это себе и представлял. Я делаю вам заказ.

Целых шесть недель Регина и Федоров работали над кубком по многу часов подряд; Хотя русский предпочитал работать быстро, он согласился с Региной, что на этот раз нужно все делать не торопясь, поскольку Тримейн не связал их никаким твердым сроком.

– Мне хочется, чтобы у вас получилось настоящее произведение искусства, Алексей, объяснила она художнику.

– Так оно и будет, дорогая леди, так оно и будет. Конечно, Регина мало в чем могла помочь Федорову, разве что при случае выразить свое мнение. Но возражений против ее вмешательства у Федорова не возникало; он, судя по всему, был весьма доволен ее точными замечаниями. Регина подозревала, что он просто рад возможности продемонстрировать свое мастерство.

Брайан же очень огорчился. Первые дни после того, как Регина получила заказ, он часто звонил ей, просил пойти с ним на ленч или пообедать, сначала под предлогом, что она должна отпраздновать получение заказа, потом просто потому, что ему хотелось побыть с ней.

Регина ссылалась на крайнюю занятость.

Я работаю едва ли не круглые сутки, – говорила она, – ты же должен понимать, что это очень важно для меня. К ночи я так устаю, что просто валюсь с ног.

Он разозлился и перестал ей звонить. В общем-то она могла бы выкроить время и на него, и ничего бы не стряслось с их работой; однако в конце концов Регина поняла, что работа – это просто предлог. Ей хотелось быть с Брайаном, она жаждала ощутить его губы на своих губах, наслаждаться его пылкими объятиями, но она решила не поддаваться этому искушению. Смутно она сознавала, что ее отказ – средство наказать себя, и все же упорно стояла на своем, откладывая встречу, обещая, что они увидятся, как только кубок будет готов.

И вот наконец кубок вполне готов, и Регина довольна им. Он казался ей действительно настоящим произведением искусства.

Она вновь послала записку Уолтеру Тримейну, и тот немедленно приехал в магазин.

Бросив один-единственный взгляд на готовый кубок, заказчик улыбнулся – впервые с тех пор, как Регина познакомилась с ним. Он произнес, в точности повторив ее мысль: