Честер положил руку на плечо Симона.
– Пойдем, – позвал он. – Оставь ее женщинам. Ты ничего не можешь сделать, только мешаешь.
– Лучше я останусь, – упрямо заявил Симон, желая, чтобы тот поскорее убрал руку. Жест был дружеским, но Симон не нуждался в его сочувствии.
– Черт, парень, ты же солдат, а не нянька! Она не знает, здесь ты или нет. Пойди выпей пару чаш. Будешь лучше себя чувствовать.
– Она, может, и не знает, зато я знаю, – мрачно поправил он слова друга. – А пить еще плюс к тому, что я уже выпил, будет означать головную боль.
Честер хмыкнул и развел руками в знак того, что сдается.
– Вы друг друга стоите, – заявил он. – У обоих мозги набекрень.
Честер выразил свое раздражение тем, что сильно топал, когда уходил. Но Симон этого даже не заметил, он лишь порадовался, что тот ушел. Он взял руку Матильды. Пальцы были теплыми и расслабленными. Он потер большим пальцем резной камень на ее обручальном кольце.
– Матильда… – тихо произнес он и погладил ее медные волосы. – Что бы я ни натворил, ты меня прости. Если я был неверен, то это моя слабость… не твоя. Зачем ты, спаси тебя Господи, решила последовать за мной в Жизор, я не знаю… Наверняка есть занятия поважнее, чем гоняться за заблудшим мужем. – К горлу подкатил комок. – Если ты не проснешься и не расскажешь мне, я так никогда и не узнаю…
Ничего не изменилось в ее лице – те же закрытые глаза и приоткрытые губы. Тишина тянулась, прерываемая только потрескиванием угля в жаровне да тихим бормотанием Элисанд и сиделки за занавеской.
Симон склонил голову, чтобы помолиться, но усталость взяла свое. Он закрыл глаза, собираясь попросить Господа о выздоровлении Матильды, и тут же заснул.
Матильду разбудил детский плач и голос женщины, успокаивающей ребенка. Четкие образы перед глазами вдруг стали мутными, и ее затошнило. Она чувствовала дикую головную боль, сконцентрированную в районе левого виска. Обрывки воспоминаний, подобно темным рыбам, проплывали перед ее мысленным взором и исчезали в темноте, прежде чем она успевала их поймать. Крики, битва. Сверкающее лезвие меча. Кровь. Боль. Темнота.
Во рту так пересохло, что она не могла сглотнуть. Она попыталась поднять правую руку, чтобы кого-нибудь позвать, но не смогла – ее что-то придавило к кровати. С трудом, морщась от вспышек боли в виске, она слегка повернула голову и увидела стоящего на коленях Симона, который спал, прижавшись к ее руке. На лице – трехдневная золотистая щетина, челка так отросла, что почти закрывает глаза. На нее накатила волна нежности. Но тут она заметила, что другая рука у него замотана и повязка в рыжих пятнах крови.
– Симон? – прохрипела она. Он не поднял головы, но рука крепче сжала ее пальцы, как будто он боялся, что она исчезнет, пока он спит. С огромным трудом она толкнула его и еще раз произнесла его имя. Он медленно поднял голову, напоминая пьяного человека, которого разбудили, и словно не понимая, где находится.
– Симон, дай попить, – прошептала она и закашлялась. Его взгляд стал ясным. Он взял чашу со стола и поднес к ее губам.
Она сделала несколько глотков разведенного вина, и темная рыба памяти почти поднялась на поверхность. Она ехала из монастыря, где только что познакомилась с любовницей своего мужа. За занавеской снова захныкал ребенок, и воспоминания стали еще четче.
– Слава Господу! – произнес он дрожащим голосом. – Я никогда в жизни так усиленно не молился, как в эти последние дни… Когда явился священник, чтобы соборовать тебя, я думал, что сойду с ума…
– Тогда тебе легко меня понять, – пробормотала она. – Я тоже сходила с ума… может, все еще схожу. – Она закрыла глаза, ощущая сильную слабость. Боль молотом стучала по черепу. Мир слишком сложен. Проще отрешиться от всего и вернуться в темноту.
Она снова долго спала, а когда проснулась, увидела, что Симон все еще рядом. Ей даже показалось, что он ни разу не двинулся, его щетина уже превратилась в бороду, и, даже если бы ее глаза были закрыты, она могла бы догадаться о его присутствии по резкому запаху. Свеча уже догорела, шторы на окне раздвинуты, за окном позднее утро. В зале больше никого не было, даже у очага. Треножник с котлом сдвинут в сторону.
Голова все еще болела, но видела она более ясно, а желудок уже не вызывал мыслей, что она находится на борту судна в шторм. Она попыталась сесть, Симон хотел помочь ей, но тут же замер с гримасой боли на лице. Она с трудом села сама. Несколько мгновений пришлось подождать, чтобы перестала кружиться голова, но она перетерпела и с беспокойством взглянула на него.
Читать дальше