Мэдлин Бейкер: Индейская страсть

Калеб молча взирал на дом, который отгрохал его отец. Он стоял на 17-й улице, сложен был из красного кирпича, высотой был в три этажа. Широкий портал, высокая круглая башня у северного входа, балкон, опоясывающий здание сверху, там, где раньше располагалась спальня его матери.

Он спешился, накинул поводья на стальной крюк и замер, вспоминая, как они впервые сюда приехали. Тогда мама согласилась принять образ жизни белых людей. Она так гордилась этим домом, самым красивым во всем квартале.

Да, она им гордилась. Калеб не мог это забыть. Но никогда, никогда она не была здесь счастлива. Дункан одевал ее в дорогие шелка, нанял преподавателя английского языка, чтобы она научилась правильно говорить, ревностно следил за ее успехами, за тем, чтобы она хорошо писала и читала по-английски и стала подобающим образом вести себя в хорошем обществе. Удовлетворяя все прихоти мужа, она прилежно училась всем этим премудростям. Стала хорошей хозяйкой, жила в роскошном доме, развлекала гостей, разъезжала по бесконечным вечеринкам, но… первобытная грусть таилась в ее глазах, тоска по старым, таким прекрасным временам.

Калеб негромко выругался. Да, он тоже выучился одеваться и разговаривать, как белый, но это и его не сделало счастливей. Он сделал это только ради нее, своей мамы.

Наконец он вошел в ворота, поднялся по четырем ступеням, ведущим на веранду, вставил ключ в замочную скважину и открыл входную дверь.

Какое-то мгновение он постоял в нижнем холле, прислушиваясь к призрачным голосам предков, потом глубоко вздохнул и прошел дальше. Шаги гулким эхом отдавались в пустом доме.

Холл был отделан великолепным темным деревом, по стенам расставлена добротная мебель того же дерева. Над камином висело огромное зеркало, на противоположной стене красовалась литография матери и отца. С минуту Калеб молча стоял, отмечая слой пыли на мебели и прислушиваясь к обступившей его тишине.

Потом прошел в столовую. Стены здесь были оклеены голубыми с золотыми полосками обоями, длинный прямоугольный стол в центре окружен восемью стульями, обитыми под цвет обоев. С потолка неким сказочным пауком свисала люстра.

Кухня всегда была любимым местом маленького Калеба. Только потому, что отец никогда здесь не показывался. Калеб помедлил в дверях, скрутил сигарету, припоминая блаженные времена, когда он сиживал тут за столом и подначивал кухарку Фанни. Это была добрая душа, ее единственную во всем доме не пугали вспышки гнева господина Дункана.

Прикончив сигарету, он вышел из кухни и направился в «музыкальную комнату». Губы тронула едва заметная улыбка. Ни у кого в семействе Страйкеров не было таланта к музыке, однако в комнате стояло пианино, имелась скрипка и даже виолончель, а в дальнем углу примостились военный полковой барабан и флейта, которой когда-то Дункан привораживал свою суженую.

В комнате, где мама долгие часы коротала за шитьем, он провел больше времени. Следующую сигарету выкурил в библиотеке, размышляя над тем, можно ли прочитать все книги, собранные на этих полках. Потом неторопливо прошелся по всему гнездышку отца, заглянул в бильярдную, до сих пор хранящую запах табака Дункана Страйкера, а затем по покрытой ковром лестнице поднялся наверх.

А голоса из прошлого звучали все громче, все настойчивей.

Он открыл дверь своей комнаты и вошел внутрь. Ничего не изменилось с тех пор, как двенадцать лет назад он покинул этот дом. В углу стол со стулом орехового дерева, шкаф с четырьмя отделениями, где по-прежнему хранилась его одежда. С окон свисали все те же сине-коричневые шторы, такое же покрывало накинуто на кровать.

Сколько бессонных ночей провел он тут, желая только одного – как можно скорее вернуться в племя лакотов, которому принадлежала его мать. Жизнь там была намного примитивней, но… Родители казались там такими счастливыми… Почему отец решил покинуть племя? Ведь ему так нравилось разделять с этими простыми людьми радость и горе!

Голоса зазвучали еще отчетливее.

О прошлом отца ему было известно немного. Когда-то Дункан заблудился в страшном буране, прибился к лагерю лакотов, провел с ними остаток зимы, остался и на лето, а осенью женился на Красном Перышке, гордой дочери вождя.

Летом шестьдесят шестого что-то изменилось в Дункане. Он стал раздражителен, беспокоен. Может, чувствовал, что жизнь проходит мимо, а может, просто устал от монотонности и однообразия. Так или иначе, он решил вернуться в привычный ему мир, к привычным людям.