Мэдлин Бейкер - Индейская страсть

– Неплохая мысль, – задыхаясь, произнесла она. И Калеб тотчас же вывел ее из дома, усадил в экипаж, а чуть позже на руках перенес через порог особняка.

Калеб считал, что они должны оставаться в городе до появления на свет малыша, Келли же твердила, что чувствует себя великолепно, что ее не растрясет и что она хочет рожать на ранчо. Однако Страйкер остался глух к аргументам жены; он не собирался подвергать ее риску.

Келли была вынуждена признать, что жить в городе не так уж плохо: поскольку Калебу не требовалось объезжать стада, он днем и ночью был рядом, и это радовало.

Они поздно ложились и поздно вставали. Страйкер учил ее играть в покер и шашки, рассказывал о перестрелках, что выпали на его долю, о Малыше Билле, о котором ходила молва, что он убил двадцать одного белого человека, не считая индейцев и мексиканцев, а ему-то от роду не было тогда двадцати одного года. Калеб поведал ей, что встретился с Малышом в округе Линкольн, где тот работал на Джона Танстелла, и хотя за преступником закрепилась слава «вежливого и галантного, ну прямо джентльмена», Калеб уверил жену, что хорошенько разглядел его вблизи и парень выглядел достаточно сильным, чтобы грызть сталь и выплевывать гвозди.

Еще он рассказал, что пару раз в Сент-Джо встречал Боба Форда, того самого Боба Форда, что выстрелом в спину убил Джесси Джеймса 3 апреля 1882 года.

Потом поведал о встрече с Вирджилом Эрпом в Томстоуне за год до перестрелки в Коррелле. Он оказался там по делам, объяснил он Келли, перевозил заключенного.

Келли диву давалась, что муж встречался с такими людьми, но, с другой стороны, это было неизбежно, если вспомнить, чем он занимался в то время.

Самым ужасным был рассказ о преступнике по имени Носатый Джордж, которого арестовали за ограбление дилижанса у Майлз-Сити. Его отвезли в Роулинз, глухое местечко в Вайоминге, чтобы он предстал перед судом. Однако местные жители решили не ждать суда; они ворвались в тюрьму и линчевали арестованного. Одним из зрителей на этом кровавом спектакле был врач по фамилии Осборн, он-то и перерезал веревку после того, как толпа разошлась. Будучи мастером своего дела, он снял с жертвы посмертную маску, а потом содрал с трупа кожу и выдубил ее. Рассказывали, что впоследствии Осборн сделал из кожи преступника новый саквояж для медицинских инструментов.

В эту холодящую душу историю Келли никак не могла поверить, даже после того как Калеб поклялся, что все это произошло на самом деле.

Хотя Келли и увлекали дикие рассказы мужа, она предпочитала тихие, спокойные вечера, которые супруги проводили перед камином, мечтая о будущем, гадая, родится ли мальчик, или девочка, споря о том, какое дать имя малышу. Иногда Келли читала вслух Шекспира или Диккенса, но Калеб не слишком жаловал подобную литературу и отдавал предпочтение местным газетам.

К удивлению молодой женщины, они стали много времени проводить в обществе Энжелы и Ричарда – ходили с ними в театр или играли дома в карты. Келли не могла избавиться от мысли, что они образуют довольно странный квартет, особенно если учесть то, что произошло между ними. Однако ее радовали приезды Энжелы. Калеб, конечно, сочувствовал недомоганиям и болям, сопутствующим позднему сроку ее беременности, но лишь Энжела могла понять ее по-настоящему.

Время шло, и Келли все больше волновалась по мере приближения родов. Она пыталась убедить себя, что деторождение – естественное дело, что миллионы женщин ежедневно производят на свет детей. Ее мать родила ее – и осталась жива. Но… но все равно она страшилась боли – о ней с такой готовностью нашептывали дамы, с которыми она время от времени встречалась, боялась, что умрет, давая жизнь ребенку.

Сейчас она сидела у окна, положив руку на живот, и смотрела в темноту. Келли беззвучно молилась, чтобы ее страхи оказались напрасными. Она оглянулась на кровать, где мирно посапывал Калеб, и почувствовала, как от одного взгляда на мужа заколотилось сердце. Он стал смыслом ее жизни, его улыбка была ей дороже солнца. Келли никогда не думала, что мужчина, тем более наполовину индеец, может быть таким нежным. Теперь они уже не могли быть близки, но Калеб постоянно обнимал ее, прижимал к себе, шептал о своей любви и о том, что Келли сказочно красива. Это было божественно приятно, даже если слова его не совсем соответствовали истине. В конце концов у нее имелось зеркало.

Когда у Келли затекала спина, Калеб растирал ее, легонько целуя в шею и нашептывая слова любви; а когда посреди ночи ей вдруг хотелось шоколада, он седлал коня и скакал в центр, поднимал с постели бедную миссис Пибоди и привозил любимой коробку желанных шоколадных конфет. Калеб обнимал ее, когда без всякой видимой причины она разражалась рыданиями, укачивал, как ребенка, когда ей не спалось, даже пел колыбельные песни на своем тягучем гортанном языке.