Бренда Джойс - Пламенный вихрь

Бретт не мог выговорить ни слова. Это просто немыслимо. И всегда было так. У старика могучий ум, в этом ему не откажешь. Он всегда все знал.

— Или это ты его убил? Он ее изнасиловал? Если так, то ты правильно сделал.

— Нет, у него ничего не вышло.

— Она убила его?

— Пытаясь защититься.

Дон Фелипе кивнул:

— Подходящий конец для труса, как ты думаешь?

— Я не хочу, чтобы Эммануэль знал правду, — сказал Бретт.

— Я тоже. — Потом он рассмеялся: — Вполне возможно, что Диего вовсе не его отпрыск, но, поскольку он всегда отказывался видеть то, что творилось у него под носом, нет никакого смысла шокировать его теперь.

— Вы очень добры, — сухо произнес Бретт.

— Она беременна?

— Что?

— Когда у меня будет внук? Бретт не находил слов.

— Так зачем же ты вернулся? Чтобы привезти «печальные» новости?

— Да. Но главным образом из-за Сторм. Это она настояла. — Бретт помолчал, глядя на отца. — У нее появилась дурацкая мысль, что мне требуется некоторое время побыть в лоне семьи, поставить все на свои места.

Дон Фелипе усмехнулся:

— Дьявольски умная женщина. Бретт приподнял бровь:

— Но, отец, она ведь не калифорнио.

— Как и твоя мать.

— Я не выбирал себе родителей.

— Верно. Но, как ни странно, ты оказался лучшим из всех.

Бретт ушам своим не верил.

— Может, мне все это чудится?

— Не зазнавайся. Учти, что «все» — это только ты и эти твои извращенные кузены.

Внезапно Бретт рассмеялся:

— Спасибо. Простите меня, я было подумал, что меня похвалили.

— Похвалили? Похвала нужна только слабым и мертвым.

— Да, конечно, как это глупо с моей стороны. — Бретт не сводил взгляда со старика. Впервые в жизни он не испытывал ненависти к отцу. Он ощущал нечто совсем иное, нечто чужеродное и неописуемое. — Вы ошибаетесь, — наконец сказал он.

Дон приподнял бровь.

— Хвалить надо тех, кто это заслужил, и тех, кто в этом нуждается.

Дон Фелипе рассмеялся:

— Что, ты все еще злишься, что я не баловал тебя в детстве? По крайней мере из тебя не вышел слабак.

— Черт побери, — воскликнул Бретт, осознав, что только что получил от старика комплимент, возможно первый и последний в своей жизни, и с удивлением понял, что ему это безразлично.

— Когда ты уезжаешь?

— Как можно скорее, — ответил Бретт, глядя на сморщенного мужчину в кресле, и его охватила жалость. К этому мужчине. К этому старому, иссохшему мужчине, который считал, что воспитать настоящую личность можно только жестоким обращением.

— Тебе надо ехать, — сказал дон Фелипе. — Ты слишком надолго оставил свои дела. Разве может настоящий бизнесмен отсутствовать несколько месяцев? Этак можно вернуться и обнаружить, что тебя начисто обокрали.

Бретт усмехнулся: дон Фелипе навсегда останется верным себе. Он был самоуверенным, властным, немыслимо грубым. Но в данном случае он прав.

— Тебе это кажется забавным? — возмутился дон Фелипе.

— Нет. Нисколько.

— Я хочу увидеть ее до того, как вы уедете, парень, и я хочу, чтобы у меня был внук, которым я мог бы гордиться.

— Разве у меня может быть сын, которым вы станете гордиться? — поддразнил Бретт.

Дон Фелипе посмотрел на него:

— Рассчитываешь, что я стану осыпать тебя дешевыми комплиментами?

— Ни в коем случае, — улыбнулся Бретт. — Я просто не понимаю, как ничтожный ублюдок, сын шлюхи, сможет зачать внука, которым калифорнио с голубой кровью вроде вас мог бы гордиться, не говоря уж о том, чтобы считать его своим родственником.

— Нечего мне дерзить, — сказал дон Фелипе, но не смог сдержать ухмылки. — Подари мне этого внука, больше от тебя ничего не требуется.

И Бретт понял, что это самая большая похвала, на которую только способен его отец.

Закрывая за собой дверь, он обнаружил, что посмеивается. Старик начинает сдавать. Сегодня он дважды расщедрился для него на доброе слово, хоть и намеками и как бы мимоходом. Никогда до этого Бретту не приходилось смеяться после встречи с отцом, но на этот раз он не переставал улыбаться, пока не добрался до своей комнаты.

Где же Бретт?

Это напоминало deja vu, и Сторм это вовсе не нравилось.

Сегодня он был совсем другим. На его лице появилось беззаботное выражение, вся напряженность исчезла, и он даже временами улыбался и посмеивался про себя.

В середине дня после встречи с отцом он занимался с ней любовью игриво, со смехом и поддразниваниями, как будто хотел отметить какое-то событие. Она никогда прежде не видела его таким ни в постели, ни вне ее. Таким он ей нравился.