Лори Макбейн: Дьявольское желание

При этом Агата всегда находилась поблизости, наблюдая, указывая, распоряжаясь, и никогда ни к чему не притрагивалась. Элисия часто думала, что той доставляет удовольствие щелкать бичом над вечно занятой работой племянницей.

Теперь Элисия с горечью вспоминала, как боялась оказаться обузой, обременить свою тетку. Все повернулось совсем по-другому. Хозяйство в доме Агаты велось крайне экономно, без каких-либо излишеств, а скудная еда, предназначенная племяннице, с лихвой покрывалась исполняемой ею изнурительной работой, которая наверняка возмещала ее возможные долги тетке.

И все это произошло, когда Элисия так нуждалась в любви и понимании, в то тяжелое время, когда она осталась сиротой, вырванной с корнями из родного дома, где безмятежно протекало ее счастливое детство. Обездоленная, она жаждала дружеской улыбки, доброго слова, но ей досталась лишь боль воспоминаний. От окружающих она видела только ненависть и оскорбления.

Элисия постоянно чувствовала на себе надзирающее око Агаты. Та была неистощима на подлые выдумки, подталкивающие девушку к опрометчивым поступкам, а затем с особым злорадством наказывала за них. Девушка понимала, что злая, подлая женщина хочет ее сломить, но решила, что не доставит тетке такого удовольствия. Она не сдастся, она будет бороться, если не открыто, словами, то молча. У нее еще осталась частица прежней гордости.

К концу дня, когда постоянные попреки Агаты становились невыносимыми, а все тело ломило от усталости, она карабкалась наверх, в свою чердачную каморку, холодную и убогую. Сколько раз смотрела она из окошка вдаль, мечтая о несбыточном, вспоминая далекие времена, когда она не знала, что такое жестокость, одиночество и печаль!

Эти мечты были единственным утешением, с которым она ложилась спать. Она натягивала на себя тонкую старенькую ночную рубашку, дрожа, забиралась под холодные простыни и засыпала, слушая, как скребутся мыши.

Иногда Агата давала ей какое-нибудь поручение за стенами дома, посылала за чем-нибудь в деревню или на соседние фермы. Это было как побег из неволи, но Элисии приходилось скрывать радостное волнение, и девушка притворялась озабоченной лишними хлопотами. Если бы Агата догадалась, как жаждала племянница выходов, она лишила бы ее и этой последней радости. Тетка не без успеха старалась превратить свой дом в тюрьму для Элисии.

Девушка вырывалась из гнетущей атмосферы Грейстон-Мэнор навстречу деревьям, спешила к журчащему бойкому ручейку с чистой сверкающей водой, лежала на берегу в тени и наслаждалась покоем летнего дня. Закинув голову, она любовалась синим небом, видневшимся сквозь зеленое кружево листвы, провожала глазами плывущие облака. Летом было чудесно, однако и в холодные зимние дни она так же радовалась этим крохотным мгновениям свободы, ненадолго забывая о превратностях судьбы, отдавших ее на милость злой тетки, и перебирая в памяти призрачные милые лица, озаренные улыбками.

Как могла она не сравнивать угрюмый, безмолвный Грейстон-Мэнор с небольшим уютным домом родителей! Он звенел и полнился смехом, радостью и любовью. В ее родителях жизнь бурлила, они обожали друг друга. Чарлз Димерайс был высоким, стройным, худощавым, как двадцатилетний юноша, несмотря на серебро, пробивавшееся в черных как смоль волосах. Его необычные зеленые глаза и в пятьдесят не потеряли своего яркого насыщенного цвета… Мать навсегда осталась в памяти Элисии милой, изящной женщиной, стройную фигурку которой венчала корона локонов червонного золота, переливающихся на солнце. Как смеялись родные лукавые голубые глаза, когда мама срезала в саду цветы…

О, если бы они не покинули ее! Элисия с отчаянием думала об этом снова и снова. Но они ушли навсегда… Они и Айан.

Элисия смотрела в окно гостиной, не слыша слов Агаты, размышляя о том, как же сумела выдержать, пережить эти два года под крышей ненавистного дома тетки. Почему та испытывала к племяннице такую вражду, оставалось неразрешимой загадкой. У Элисии было ощущение, что Агата ненавидела ее еще до встречи, что эта безумная ненависть даже не была связана с какой-то провинностью племянницы. Единственное объяснение заключалось, по-видимому, в причине разрыва в прошлом между Агатой и ее матерью, когда та в юности жила в Грейстон-Мэнор. Обоюдное молчание отца и матери о том периоде натолкнуло Элисию на мысль о крайне неприятных событиях, но узнать об этом девушке было не суждено.

Элисия вновь вернулась к настоящему, в холодную гостиную, к нудному, скрипучему голосу Агаты, такому же неприятному, как стужа, сквозившая из окна.