Он выглядел заметно старше и прекрасно знал об этом. Морщинами на лице и рваными ранами на душе остались последние месяцы. И хотя города, казино, салуны, отели и рестораны, пароходы, таверны слились в его сознании в один размытый образ, лица проигравших ему людей оставались четкими и незабываемыми. Он помнил всех. Их образы навсегда запечатлелись в его памяти.
Ройал играл на износ, принимая в игру всех и вся, поднимая ставки и взвинчивая темп, заламывая фишки и блефуя, временами просиживая за зеленым сукном сутки кряду. Но его настойчивость и преданность игре, – если эти слова возможно употребить применительно к такому занятию, как карты, – окупились с лихвой. Он мог себе позволить отправлять порядочную сумму денег каждый месяц как Джулии Таффарел, так и Сюзанне. А перед отплытием из Нового Орлеана он поместил на счет плантации Таффарел и на счет плантации Эритаж баснословные взносы.
В придачу к выигранным деньгам Ройал получил и еще один нежелательный довесок – он стал тем, кого в артистических кругах называют знаменитостью. Нет, конечно, он был известен и популярен и ранее, когда зарабатывал себе на жизнь карточной игрой. Но сейчас он просто шагу не мог ступить, оставаясь неузнанным даже далеко за пределами Нового Орлеана. И Браннигану это отнюдь не всегда нравилось. Мужчины всех национальностей и положений в обществе бросали ему вызов, невзирая на риск проиграться в пух и прах. Ими двигало тщеславие, ведь после этого они могли на каждом углу хвастать, что играли с самим Ройалом Бранниганом. Женщины домогались его изо дня в день. Кто-то пытался женить его на себе, кто-то женить на своих дочерях, а кто-то попросту затащить в постель. Дети преследовали его по пятам, и отвадить их можно было, только швырнув им горсть звонких монет.
Ройал уже не мог выносить общество. Он все больше и больше тосковал по спокойной жизни плантатора. Он жаждал возвращения в общество людей, которым верил и которых знал. Он стремился к людям, которые принимали его таким, каков он есть и любили, либо ненавидели его именно за это. Он не мог без щемящего чувства в груди вспоминать о Сете, Джулии Таффарел, Теофиле Бошемэне, о Леоне и Мишель Мартино, о Зенобии. Но конечно, больше всего он ждал встречи с женщиной, ради которой сейчас жил, с женщиной, которая перевернула его представление об этой жизни и вдохнула в него любовь и веру в будущее – больше всего он ждал встречи с Сюзанной.
Ройал отвлекся от своих мыслей и, подняв голову, увидел капитана Калабозо, который направлялся к нему, спустившись с капитанского мостика. Бранниган не мог не отметить, что Бартоломи выглядит гораздо лучше, чем в их последнюю встречу. Лицо его светилось счастьем, на щеках играл здоровый румянец. На нем была новая униформа – мундир с медными пуговицами темно-синего цвета и белоснежная фуражка с жестким козырьком. Сейчас он выглядел точь-в-точь как морской офицер флота ее величества. Не сравнить с его кичливыми и совершенно безвкусными мундирами, которые он так любил надевать в недавнем прошлом. Более того, новая униформа очень шла его подтянутой фигуре.
– А, месье Бранниган. Рад вас приветствовать. Вы единственный пассажир, кто отважился выйти на палубу в такую погоду. Большинство сидит по каютам, закутавшись в пледы. Не терпится попасть домой, я полагаю?
– Это уж точно. Жду не дождусь, – ответил Ройал, впрочем, без излишнего энтузиазма.
– Знаете, месье, с момента вашего отсутствия в Пристани Магнолий многое изменилось, если вы, конечно, не в курсе.
Бранниган сдержал улыбку, чтобы не обидеть капитана. Несмотря на свою новую внешность, внутри Бартоломи Калабозо нисколько не изменился – все тот же хвастун и пижон. А кроме того, истинный хозяин своего детища, «Прекрасной креолки».
– Не сомневаюсь, месье Калабозо, что вы с удовольствием просветите меня, – ответил Ройал.
Капитан суетливо подошел к Ройалу, взяв его под локоть. Он огляделся по сторонам, чтобы проверить, не подслушивает ли кто-нибудь их разговор, и заговорил заговорщическим голосом:
– Говорят, что это было не ее тело.
– Чье тело? – спросил Ройал, хотя и догадывался, о ком говорит капитан.
– Да что вы, месье, конечно, тело Анжелики Журден. Я лично считаю, что это было тело одной из сбежавших рабынь герцога. От него столько сбежало народу этой осенью. Ну ладно, о Дювалоне позже. Так вот, это было не тело Анжелики. Ведь труп обгорел до костей, так, что это мог быть кто угодно.
– Но, капитан, – возразил Ройал, – Сюзанна абсолютно уверена, что это была ее золовка. Она опознала ее по золотому браслету на руке трупа. Правда, металл оплавился, но все равно это был браслет Анжелики.
Читать дальше