Роксана Гедеон - Дыхание земли

Галантность, правила приличия, вежливость – все было уничтожено. Грубо, резко он рванул меня к себе, поставил на ноги, тут же, на ходу, дернул шнуровку на моем корсаже. Я ничего не могла делать, я была без ума от того, что сейчас это все-таки произойдет. Как угодно, но лишь бы произошло. Я так долго ждала этого.

Он продел руку мне под бедра и подсадил меня на стол. Я слышала, как он что-то говорил, но ни слова не понимала. Никто сейчас, пожалуй, не мог бы быть податливее и чувственней, чем я; я сама удивлялась, как сильно откликается мое тело на малейшее его прикосновение. Я застонала, когда он наконец-то прижался губами к моим грудям, легко потеребил соски. Его ладони широко развели мои ноги, задрали юбку, расстегнули на мне пояс, рванули непокорную застежку нижнего белья. Он стоял у меня между колен, я ощущала его, такого большого, сильного, напряженного, и лишь невнятно пробормотала что-то, чего сама не поняла, когда он просунул руки мне под ягодицы, чтобы чуть приподнять и привлечь ближе.

Тихий хриплый возглас сорвался с моих губ – так сильно и неистово, таким могучим ударом он вторгся в меня. На миг мне показалось, что это не совсем то, чего я ждала; но надежда, желание и радость от того, что это все-таки случилось, оказались в тысячу раз сильнее того чувства. Я привыкла к новым ощущениям, привыкла к Александру, хотя он был так нов и необычен, по крайней мере, я была полна желания освоиться. Сейчас, когда мы слились друг с другом, а его губы касались моей шеи, я была даже чуть выше Александра; быстрым страстным движением прижав к себе его голову, я обхватила его шею руками, стремясь соединиться с ним как можно теснее. Грубые, сильные толчки, от которых я вздрагивала и задыхалась, с каждой секундой убыстрялись и становились все глубже, будто он желал разорвать меня, уничтожить, смять своим телом, – столько в этом соитии было неистовства, невыносимой муки, страсти и стремления друг к другу.

И когда последними безжалостными, почти жестокими ударами он проник в самую глубь, когда я ощутила едва заметную последнюю судорогу его плоти и поняла, что в меня изливается его семя, когда, еще содрогаясь от сильного, столь долго ожидаемого наслаждения, он вдруг взял в ладони мое лицо, твердо сжал мои виски и бессознательно, бездумно прильнул губами к моему рту, покрыл безумными поцелуями щеки, – я уже знала, что это мой мужчина, что он создан для меня, а я для него, что мы рождены лишь для одной цели: чтобы жить вместе, любить, иметь детей.

Я все так же прижималась щекой к его плечу и не отстранилась, даже когда он вышел из меня. Я слышала, как понемногу умеряет стук его сердце, как его дыхание мало-помалу выравнивается. Умом я понимала, что в этот первый раз все было не так уж удачно: он был поспешен, слегка груб и закончил слишком быстро. Но ведь первый раз всегда счастлив на спуск… К тому же, меня это ничуть не волновало: я наслаждалась восхитительным чувством полного спокойствия, любви и удовлетворения. Это был пик счастья.

Он мягко приподнял мое лицо за подбородок, долгим нежным поцелуем прильнул к губам.

– Моя желанная…

– Желанная? – прошептала я.

– Да. Прости меня. Я забыл немного о тебе.

Я молчала, прижимая его руку к щеке. Он произнес:

– Я сегодня же исправлюсь, даю тебе слово.

Это необычное, интимное «ты», это нежное слово «желанная» – как приятны были эти мелочи. Я хотела пробормотать в ответ что-то такое же нежно-воркующее, но в тот же миг застыла от ужаса: на лестнице стоял трактирщик и глядел на нас. Я не могла понять, как мы забыли о нем.

Он видел нас в такой неприличной позе… Я рывком оттолкнула Александра, резко одернула юбку, чувствуя сильную досаду не от того, что нас застали, а от того, что этот трактирщик так бесцеремонно разлучил нас. Досада и легкий стыд залили румянцем мне щеки.

– Подать вам ужин? – брякнул трактирщик как нельзя более некстати.

Взгляд, которым он нас окинул, был явно неодобрительным. Мы переглянулись. Ну о каком ужине могла идти речь, если мы были так переполнены тем, что случилось, так хотели продолжения, так близко чувствовали друг друга?

– Нет. Мы идем к себе, – произнес Александр, взяв меня за руку.

Комната номер девять, которую нам отвели и где я должна была провести ночь со своим мужем, совсем не напоминала ту голубую спальню, к которой я уже привыкла в Белых Липах, и я даже невольно подумала, что было глупостью отложить самое замечательное событие для того, чтобы все произошло именно здесь. Комната была грязная, мрачная, бедно обставленная: кровать, два стула и умывальник. Хорошо еще, что на окнах были занавески и в камине трещал хворост.