Наступил вечер с танцами для молодежи. Десять лет спустя я видела Сильвию в том самом платье, которое было на ней на ее первом танцевальном вечере: белый газ на белой кисее, белые розы и нити жемчуга. Как она, должно быть, была хороша в ту ночь, в свои восемнадцать лет, в апогее своей красоты – горячая, сияющая, вся трепещущая от возбуждения. Стояла, вероятно, перед зеркалом, по-детски восхищаясь собственной красотой, а мать и тетки, не менее возбужденные, наводили последние штрихи на ее туалет. В зале и уборной щебетали, болтали и смеялись ее подруги, и в доме стоял гул от веселых молодых голосов. Я представляю себе шепот восхищения при ее появлении, потом взрыв восторженных восклицаний и поздравлений. Комнаты, обставленные мебелью, обитой белым шелком, убраны были белыми лилиями, магнолиями и белыми лентами, канделябры были перевиты белыми цветами, и мягкий свет свечей под белыми абажурами волнами заливал все залы. Провинциальные кавалеры толпились на лестнице с букетами в руках для избранниц своего сердца. Звуки скрипок неслись по всему дому, и сияющий силуэт Сильвии с венцом золотых волос порхал по залам, как волшебное видение. И не было ни одного человека в округе Кассельмен, который не понимал бы, что в эту ночь родилась Красота.
Ровно неделю спустя после этого праздника умерла двоюродная тетка Сильвии. Необычен был уход из жизни этой женщины. Она уехала сама из дому и поселилась в аристократическом пансионе, содержавшемся в Новом Орлеане одной обедневшей дамой из общества. Старая и больная, она не хотела причинять лишние хлопоты своим близким. Она отказалась также от посещений своих племянников и племянниц, не желая слушать намеков на то, кому достанется ее спальня из розового дерева, миниатюра и детская кроватка в стиле королевы Анны. Всю свою собственность в формальном завещании она отказала внучатой племяннице Сильвии Кассельмен, но с условием, чтобы вещи были предоставлены в ее распоряжение, лишь когда ей исполнится сорок лет. «Ее будут достаточно баловать, пока она красива, – сказано было в завещании, – а потом ей, быть может, пригодится мой скромный дар». В конце была оговорка, что племянница не должна носить по ней траура, «потому что черное не идет женщинам с карими глазами».
Все это было написано в документе, который должен был быть отправлен на утверждение к представителям власти. К счастью, издатели газет Юга были порядочными людьми, и можно было не опасаться, что они воспользуются этим пикантным завещанием на потеху своих читателей.
Сильвия покорилась странному желанию своей бабки и сочла святым долгом поехать на похороны. Даже плакала. Затем пошли беспрерывной чередой званые обеды, танцевальные вечера, приемы, балы, ужины, охоты, экскурсии в автомобилях, театральные представления. Надо было обладать недюжинным здоровьем, чтобы выдерживать такое напряжение. Когда гасли огни, она с трудом брела к своей кровати со смятым шлейфом в безжизненной руке, с болью в спине и в ногах, втиснутых в узенькие туфельки. Губернатор оказал ей честь, избрав крестной нового лагеря, и в течение десяти дней она вставала с зарей и уезжала верхом с эскортом поклонников на парад и оставалась на шумном, пестром празднике до утра следующего дня.
Сильвия никогда не давала мужчинам своих портретов. Она даже представить себе не могла, чтобы ее портрет стоял или висел в доме более или менее знакомого ей человека. Но однажды тетя Ненни, жена епископа, показала ее портрет издателю одного столичного иллюстрированного журнала, где он и был воспроизведен с подписью: «Королева Юга». Портрет был перепечатан во всех газетах Юга. Слава Сильвии быстро росла. Свита ее пополнялась все новыми и новыми поклонниками, съезжавшимися со всех концов штата в ее родной город. На Юге люди совершенно особые. Я, как зачарованная, долгими часами слушала рассказы Сильвии об этих людях, у которых, по определению Леди Ди, не было другой цели в жизни, как быть любимыми женщинами. Я не могла без ужаса представить себе эти существа, обреченные на вечную погоню за самками, и этих самок, вся жизненная энергия которых уходила на то, чтобы толкать самцов на новые и новые безумства.
И это нравилось мужчинам. Они дорожили больше всего своими успехами у женщин. «Мучайте меня, сколько вам угодно, – говорили они Сильвии, – только позвольте любить вас». И Сильвия с течением времени примирилась с этим и позволяла любить себя. Она научилась играть в любовь, играть с. постоянно усиливавшимся азартом, с лукавством и жаждой победы.
Читать дальше