Эптон Синклер - Сильвия

– Когда?

– Скоро. И вот что я хотела еще вам сказать: я бы не хотела, чтобы свадьба состоялась здесь. Тут так много воспоминаний для меня. Я бы не перенесла этого. Но мне очень трудно будет убедить в этом моих родных. Они очень горды, самолюбивы, и такое домашнее торжество, конечно, порадовало бы их. Но это будет свыше моих сил. Я прошу вас поддержать меня.

– Хорошо, – ответил он, – я буду настаивать на том, чтобы свадьба состоялась в Нью-Йорке.

– Обещайте мне еще, – добавила Сильвия, – помолчав немного, – что вы никому ни слова не скажете о том, что я говорила вам… ни о моих чувствах, ни о мотивах, побудивших меня…

Он усмехнулся.

– Мне хвастать нечем…

– Даже самым близким друзьям ничего не скажете, обещайте мне, ни тете Ненни, ни миссис Винтроп. Я должна уверить моих родителей, что действую по собственному побуждению. Если бы отец знал, что его положение сыграло роль в моем решении, он, конечно, решительно воспротивился бы. И если он узнает когда-нибудь, то это будет для него ударом.

– Я понимаю, – тихо сказал ван Тьювер.

– Не знаю, как я справлюсь с этой задачей, – добавила она, – мне придется убеждать всех, что я счастлива. Я прошу у вас сочувствия и помощи. И не пеняйте на меня, если я буду временами несдержанна и капризна…

Он ответил, что сделает со своей стороны все, что будет в его силах, взял ее руку, хотел поцеловать, но, заметив, что она тихо вздрогнула, только пожал ее и, поблагодарив, ушел.

Помолвка была тотчас объявлена, и свадьба назначена через шесть недель в Нью-Йорке. Весть о помолвке Сильвии с Дугласом ван Тьювером распространилась с быстротою молнии. Через день уже вся страна читала в газетах подробности ее романа. Сильвия была поражена фурором, вызванным этим событием ее жизни. Она получила груды поздравлений не только от друзей, но и от совершенно незнакомых ей лиц. Она отвечала, улыбалась, принимала гостей и беспрерывно играла взятую на себя роль счастливой невесты. Ван Тьювер первое время не отходил от нее и постоянно изливался перед ней в своих благодарных чувствах. Но тетя Ненни поспешила ей на помощь. Она убедила ван Тьювера уехать в Нью-Йорк и сидеть там, пока Сильвия не приедет заказывать приданое.

Между тем майор получил из банка извещение, что взносы платежей можно отсрочить на время. Он опять успокоился и вновь проводил с Сильвией целые дни в цветниках и за чтением истории Соединенных Штатов. Сильвия убеждалась теперь, как тщетны и даже наивны были ее попытки демократизировать ван Тьювера. Она видела, как меняется ее собственное положение и отношение к ней ближайших друзей. Какая-то новая нотка почтительности чувствовалась в обращении ее знакомых с нею. Куда она ни являлась, она была предметом всеобщего внимания. Она получала сотни писем от лиц разного общественного положения: от изобретателей, предлагавших ей возможности утроить ее будущее богатство, от преступников, томившихся в тюрьмах за не совершенные ими преступления, от чувствительных жен фермеров, читавших о ее романе и призывавших на нее все блага небесные, от апостолов классовой борьбы, запугивавших ее неизбежным возмездием…

И Сильвия начинала уже сознавать всю ответственность положения будущей миссис Дуглас ван Тьювер.

Она поехала в Нью-Йорк, как было условлено. И уже в первый день приезда она поняла, почему сильные мира так любят путешествовать инкогнито. Едва она вышла из вагона, как щелкнул направленный на нее фотографический аппарат. Перед отелем выстроился целый отряд фотографов, но она прикрыла лицо рукою и на следующий день увидала в газетах свой портрет – заслоненное ладонью лицо и надпись: «Царственная красавица. Угадайте, чье лицо под этой рукой?»

Ван Тьювера, конечно, хорошо знали во всех местах, посещаемых людьми его круга. И Сильвии пришлось побывать с ним там, для того чтобы и ее знали. Когда она входила в модный ресторан или кафе, она улавливала восторженно почтительный шепот и чувствовала, что все взгляды устремлены на нее.

Ливрейные лакеи раболепно кланялись и прислуживали ей, старались предугадать каждое желание и исполняли его рачительно и безмолвно.

Приказчики и приказчицы в магазинах, показывавшие ей товары, вздрагивали и менялись в лице, когда она называла свое имя, смотрели на нее внезапно загоревшимися глазами и почтительно лепетали благодарные слова, словно одно имя будущей миссис Дуглас ван Тьювер олицетворяло молодость и красоту.