Клод Фаррер - Барышня Дакс

– Никакого, – совсем тихо прошептала барышня Дакс.

И действительно, господин и госпожа Дакс были вполне безупречными родителями и заботились о своей дочери как должно. Но…

Но барышня Дакс, без сомнения, слишком требовательная, искала другой нежности, менее наглядной, менее очевидной, более сладостной.

И, примостившись на своей скамеечке, она смотрела на духовника. У нее были очень большие и очень черные глаза. Неподвижная и задумчивая, она казалась маленьким сфинксом, который старается разгадать собственную свою загадку.

– Не забывайте, – продолжал аббат Бюир, – не забывайте последнего доказательства любви, которое дали вам ваши родители: вы невеста, и невеста по выбору вашего сердца. Чтоб обеспечить ваше супружеское счастье, ваши родители даже не ждали, чтоб вам исполнилось двадцать лет. Дальновидные и бдительные, они не спеша избрали для вас превосходного мужа. Я помню, как ваша мать говорила мне, что она согласится выдать вас только за самого почтенного человека в Лионе. Такого человека нашли. И несмотря на то, что усомниться в нем было невозможно, у вас спросили согласия, предоставили вам свободу выбора. Вас ни к чему не принуждали. Вы согласились. И что же?

Аббат Бюир остановился. Было жарко. Оттого что окно было полуоткрыто, в келье не было прохладнее. Аббат распахнул настежь обе половинки его. И, возвращаясь к своей кающейся:

– И что же? – повторил он.

Барышня Дакс улыбнулась:

– Это верно, – сказала она. – Я согласилась. Мне кажется, что я буду вполне счастлива с господином Баррье. И я уже теперь очень люблю его.

Она в нерешительности остановилась на мгновение:

– Но только…

– Только что?..

– Но только… Я боюсь, что он не любит меня. Недостаточно любит меня… Не так, как бы я того хотела.

На этот раз священник рассердился:

– Не так, как вы бы того хотели? Какой же любви хотите вы, Алиса?

Она покраснела. Сквозь матовую кожу брюнетки румянец просвечивал, как темный пурпур. Она пролепетала:

– Не знаю…

Потом, собравшись с духом:

– Я не знаю наверно. Но мне хотелось бы, чтоб со мной говорили нежно, чтоб меня не бранили, чтоб мне не говорили постоянно неприятных вещей. Мне хотелось бы, чтоб меня немного побаловали, приласкали. О, отец мой! Когда мне было десять лет, как раз перед моим первым причастием, меня отдали в пансион на полгода, вы помните? И там мои подруги и мои учительницы любили меня такой сладостной любовью, такой нежной. Со мной играли, меня целовали… Вот так, вот так хотела бы я, чтоб меня любили.

Священник холодно посмотрел на нее:

– Остерегайтесь! – сказал он. – Вас искушает дьявол! Та любовь, которую он заставляет мерещиться вашим глазам, не есть христианская любовь. Алиса, Алиса! Ваши глаза устремлены на химеру чувствительности, химеру греховную и языческую. Вы уже не девочка. Вам двадцать лет, вы уже женщина. Не следует женщине быть любимой иначе, как в Господе. Он взял со стола оставшуюся раскрытой книгу:

– Слушайте, что сказано в Писании. Там написано: «Жена связана законом. Она свободна выйти за кого хочет, только в Господе».

Барышня Дакс, огорченная до глубины души, закрыла лицо руками.

Воцарилось долгое молчание.

На одной из четырех башен зазвонил колокол, отбивавший часы.

– Половина четвертого, – сказал аббат Бюир. – Угодно будет вам приступить к исповеди сейчас же, дитя мое? Вы едва успеете возвратиться в город; ведь вы обычно встречаете Бернара, когда он возвращается из школы.

Барышня Дакс опустилась на колени. И сразу же тяжелые мысли, теснившиеся в ее уме, успокоились. В нее вошла монашеская суровость, смирение монахини на молитве, и они умиротворили ее, как только приблизилось мгновение таинства. Она заговорила тихо, как говорят перед алтарем:

– Благословите меня, отец мой, оттого что я согрешила…

– До свиданья, отец мой. До сентября месяца!

– Да охранит вас Господь, маленькая моя Алиса! И барышня Дакс вышла.

Аббат Бюир закрыл апостол и отыскал молитвенник.

– В исповедальне нет никого? – спросил он, проходя через ризницу.

– Никого, господин аббат.

Так как до вечерней прохлады было еще далеко, аббат Бюир вышел из церкви, чтоб подышать воздухом. Позади абсиды [4]Фурвьерского собора находился величественный балкон, с которого открывался вид на всю Лионскую равнину, – вроде кормовой галереи исполинского каменного корабля, который строители посадили на мель на холме. С этого балкона один раз в год первый архиепископ Галлии с большой пышностью благословляет свою столицу. Тогда весь Лион, лежащий под благословляющей рукой прелата, может видеть митру, крест и обрядный жест его.