Джена Шоуолтер - Самое темное узилище

– Я не вывожу ее, – сдавленно ответил Атлас. – Я ее перемещаю.

«В отдельную камеру, где никто не сможет прикоснуться к ней своими грязными, отвратительными губами. Где никто не сможет лапать ее тело».

Однако в его решении не было никакого сексуального подтекста. Он просто не желал, чтобы она испытывала хоть какое-то удовольствие. Она не заслужила этого.

– Почему? – Мнемозина смотрела на него с любопытством, ни намека на огорчение или ревность не было в ее лице.

«Почему?» – спросил он у самого себя. Богиня памяти месяцами жаждала встреч с ним, постоянно его призывала. Прошлой ночью она даже заявилась голышом в его дом.

О да, она была прекрасна, и он почти поддался и хотел возлечь с ней. Его тело бушевало после того, что случилось с Никой, и он отчаянно жаждал разрядки. Но, так и не завершив начатое, отослал настойчивую богиню прочь. Он почувствовал себя слишком виноватым. Так, словно он изменял Нике. Глупость-то какая. С Никой его связывала только взаимная ненависть.

Кроме того, кому захочется быть с женщиной, которая никогда не забудет твоих ошибок? Которая будет помнить все твои проступки? Не ему. И все же он перенесся в дом Мнемозины этим утром и пригласил ее провести с ним день, только для того, чтобы привести ее в тюрьму утром. Он странно ликовал при мысли о том, что будет бравировать ею перед Никой.

Титан снова задался вопросом, почему же Мнемозина не чувствовала в Нике соперницу. Хотя он знал, что этого не чувствовало большинство женщин. Он слыхал их разговоры. Ника была слишком высока, слишком мускулиста, как они говорили. Она была слишком резка и слишком груба. Но именно это поначалу разожгло в нем интерес к ней. Она могла справиться с его мощью. И отплатить ему той же монетой. Она никогда не будет тушеваться пред его взором. Никогда не будет бежать прочь от его гнева. Она всегда будет смотреть ему прямо в лицо. Ему нравилось это. Очень. Ни в одной из женщин он не встречал такой храбрости.

И она была прелестна, так он думал. Да, только вчера он считал ее разве что симпатичной, но сейчас это казалось ему неправильным во всех отношениях. Не так давно, когда он первый раз вошел в тюрьму, он ощутил ее взгляд и посмотрел вверх. На секунду, только на секунду, Ника опустила щит. Она не знала, что он наблюдает за ней, потому не следила за выражением своего лица. Черты ее смягчились, приобрели некую печаль, глаза светились. Ее вид разгорячил его кровь так, словно его охватил пожар.

Все это не означало, что он желает ее, своего врага. Тот факт, что его имя красовалось поперек ее спины просто сыграл с ним злую шутку, внося смятение в мысли, вызывая чувство собственности, в этом он был уверен.

– Итак, – напомнила Мнемозина.

– Ага, – сказала Ника, – мы ждем ответа.

На какой вопрос? Ах, да. Почему он переводит ее. Он вздернул подбородок, отказываясь смотреть вниз на Нику. Не то чтобы ему пришлось слишком низко опускать глаза. Со своими шестью футами роста она была почти также высока как и он.

– Мне не нужна причина. Я в ответе за эту тюрьму и всех внутри нее. Значит, если я хочу перевести тебя, я могу это сделать.

Последние слова предназначались Титанам. Им не стоит расспрашивать его.

Не проронив более ни слова, он потянул Нику прочь. Куда же ему отвести ее? В свой кабинет, решил он. В данный момент во всей громадной тюрьме не было свободной камеры.

– Тебе повезло, что я не убил того ублюдка, – сообщил он, убедившись, что другие не могут слышать его.

Ей не надо было спрашивать о каком именно ублюдке он говорит.

– За что?

За то, что коснулся того, что принадлежит мне.

– Он не имел позволения ухаживать за тобой.

Атлас завернул за угол, в конце коридора показалась дверь в его кабинет.

– Ухаживать за мной? – она безрадостно засмеялась – Погоди-ка. А, понятно. Ты можешь трахаться с кем угодно, а я – нет.

Хорошо. Они поняли друг друга.

– Правильно.

Он зашел внутрь и наконец-то отпустил ее. Руки чесались, чтобы снова коснуться ее, но он удержал их при себе. Вместо того, чтобы сесть за стол, он обернулся, встав с ней нос к носу.

– Тебе суждено страдать в одиночестве.

Боги, как она чудесно пахнет. Страстью. Настоящей, раскаленной добела страстью.

– Да неужели. Все равно, мне самой с собой гораздо веселее.

Вообразив то, что она озвучила, он почувствовал, как ноги его подкашиваются. Он должен отойти. Пока не сотворил что-то глупое.

Она прищурилась.

– Знаешь, а ты не изменился. Ты такой же осёл, каким был раньше.