Эмилия Остен - Честь и лукавство

– Я совершенно не хочу, чтобы вы сдерживались, – прошептала я, прижимаясь к нему всем телом…

В дом мы возвращались, смеясь, и даже суровая физиономия миссис Добсон не смутила нашей радости. После завтрака мы устроились в библиотеке, и Уильям сказал, что хочет познакомиться с моим сыном, которого рад будет назвать своим. С трепетом я велела привести мальчика, прикидывая, как сказать Уильяму о его отцовстве. Я не собиралась теперь ничего скрывать от него, не боясь задеть честь графа. Уверена, граф Дэшвилл при своей правдивости одобрил бы мое решение.

Уильям был очень ласков к ребенку, а малыш, будучи лишен обычной детской застенчивости, смело подошел к нему.

– Какой чудесный малыш, и так похож на вас, дорогая, что я уже полюбил его, – сказал Россетер, когда ребенка увели. – Сколько ему лет?

– Третьего октября исполнилось пять, – ответила я, предоставляя Уильяму шанс догадаться самому.

– В октябре? Но… чему вы улыбаетесь, Эмма? Ответьте мне, неужели я смею надеяться… – Голос его прервался, а вид был такой обескураженный, что в другой, менее трогательной ситуации я бы не удержалась от смеха.

– Это и есть причина нашего расставания, Уильям. Простите меня, но я не хотела тогда, чтобы вы знали о будущем ребенке.

Он схватил меня за руки:

– Эмма, так Эдвард мой сын? И вы столько лет скрывали от меня это? Как это жестоко!

– Выслушайте меня, любимый, прошу вас, – робко начала я, стараясь не расплакаться. – Мой ребенок должен был носить фамилию Дэшвилл, я не могла допустить, чтобы кто-нибудь догадался о том, что его отец не граф. А вы могли бы не сдержать себя и натворить какие-нибудь глупости…

– Вы правы, я потребовал бы развода и немедленно женился на вас!

– Невзирая на помолвку? Нет, Уильям, я жалею, что огорчила вас, но я выполняла свой долг перед мужем.

– Ваш муж? Он о чем-нибудь догадывался?

Настала пора открыть правду про мой брак, и я сделала это, рассказав все с предельной откровенностью, за исключением событий, случившихся на маскараде.

Уильям, казалось, не обратил внимания на пробел в моем рассказе, продолжая изумляться и переходя от поношений графа к сочувствию его искалеченной жизни. Он признал наконец, что графа можно оправдать, но корил меня за скрытность так долго, что только поцелуи и другие ласки смогли успокоить его и уверить в том, что я испытывала гораздо большую боль, не только потеряв его, но и взяв на душу грех отвратительной лжи.

В этот день мы больше не говорили о моем замужестве, ибо Уильям желал ближе познакомиться с сыном. Только вечером, когда Эдварда отправили спать, Уильям обратился ко мне и спросил, когда я считаю приличным сыграть свадьбу.

Я ответила, что жду только его предложения, но хотела бы венчаться ранней весной, когда все цветет и звери и птицы ищут свою вторую половинку.

– Как вам будет угодно, любимая. Я ждал столько лет и так мало надеялся на счастье, что согласен подождать несколько месяцев, если вы обещаете мне не передумать. – Вот и он начал шутить – хороший признак, мы снова молоды и веселы.

– Но все же – что сталось с вашей невестой, Уильям? Она не сможет помешать нашему союзу?

– Моя помолвка своей необычностью не уступает вашему замужеству, любовь моя. Я оказался связан словом на пять лет, но они истекли, и я готов был ждать, когда вы освободитесь, столько, сколько потребуется. Как бы я ни желал здоровья вашему уважаемому супругу, его смерть принесла бы вам свободу… Хотя я боялся, что вы распорядитесь этой свободой без моего участия.

– Все эти годы я думала о вас, но никогда меня не посещала мысль о том, что смерть мужа принесет мне свободу. Я так сильно привязалась к нему, что не представляла себе другой жизни, даже с вами. – Я несколько смутилась таким неблагородным желанием с его стороны.

– Я знал, что вы будете разочарованы, дорогая Эмма, но по привычке говорю вам правду. Я терзался тем, что хочу свободы для вас, поскольку эта свобода могла прийти к вам только известным путем. Однако подобные мысли против воли стали занимать меня после того, как истек срок, отведенный для моей помолвки. Пока я считал себя связанным, я не мог думать о вас как о своей супруге и страдал от того, что не могу даже видеть вас, говорить с вами. Но как только я понял, что могу распоряжаться своей жизнью, мысли мои обратились к вам уже в другом качестве. – Он вздохнул, и я снова представила меру его страданий, не облегченных, как у меня, чувством выполненного долга и радостью материнства. – Назвать вас своей супругой, быть рядом с вами день и ночь – как только я представил себе это, я уже не мог избавиться от греховных помышлений о вашей свободе.