Сидони-Габриель Колетт - Неспелый колос

– Мадам, фукус – это не Фукус, а… просто фукус.

– Блистательное разъяснение, – согласилась дама в белом, – и я вам весьма за него признательна.

Она высмеивала его в чисто мужской манере, снисходительно, и голос её был под стать взгляду, а потому Флип неожиданно почувствовал невероятную усталость и показался себе совсем слабым, нестойким, скованный одним из тех приступов женственной немощи, какие подчас охватывают подростка в присутствии женщины.

– У вас была удачная рыбалка, мсье?

– Нет, мадам, не слишком… То есть… у Вэнк гораздо больше креветок, чем у меня.

– Кто это – Вэнк? Ваша сестра?

– Нет, мадам, знакомая.

– Вэнк… Иностранное имя?

– Нет… То есть… это от Перванш.

– Она одних с вами лет?

– Ей пятнадцать. А мне – шестнадцать.

– Шестнадцать лет, – повторила дама в белом. Она не стала комментировать услышанное и, чуть помедлив, заметила:

– У вас на щеке песок.

Он так яростно вытер щёку, что чуть кожу не содрал. Затем ладонь бессильно опустилась. «Я уже не чувствую рук, – подумал он. – Ещё чуть-чуть – и я грохнусь без чувств…»

Дама в белом избавила Флипа от этой пытки, отведя от него взгляд всё таких же спокойных глаз.

– А вот и Вэнк, – произнесла она, завидев девушку, которая появилась у поворота дороги и шествовала, победно размахивая сетью на деревянной раме и пиджаком Флипа.

– До свидания, господин..?

– Флип, – машинально отозвался он.

Она не протянула руки, ограничившись несколькими кивками, как женщина, говорящая «да, да, да», имея в виду какую-то невысказанную мысль. Когда подбежала Вэнк, она ещё не скрылась из виду.

– Флип! Что это за дама?

Пожатием плеч и выражением лица он дал понять, что не имеет об этом представления.

– Ты её не знаешь, а говоришь с ней?

Флип взглянул на подружку с вновь ожившим лукавством, словно освободясь от ненароком свалившегося на него груза. Он с радостью ощутил преимущества их юного возраста, их пусть уже не столь незамутнённых взаимоотношений, собственной своей деспотичности и истовой преданности Вэнк. По её коже ещё бежали струйки воды, колени были избиты, как у святого Себастиана, но совершенны под коростой ссадин; руки – как у юнги или мальчишки-подручного у садовника, шея перехвачена позеленевшим платком, а полотняная блуза пахла сырыми ракушками. Старый клочковатый берет уже не был способен затмить голубизну её глаз, и если бы не эти умоляющие, ревнивые, простодушно распахнутые глаза, её можно было бы принять за лицеиста, переодевшегося для игры в шарады. Флип расхохотался, а Вэнк топнула ногой и запустила мокрой курткой ему в физиономию.

– Ты будешь отвечать или нет?

Он с рассеянным видом просунул руки в дыры на месте рукавов.

– Да что говорить! Эта дама ехала в своём авто и заблудилась. Ещё чуть-чуть, и машина бы здесь завязла. Я объяснил ей это.

– А-а-а…

Вэнк села, сняла парусиновые туфли и высыпала оттуда добрую пригоршню мелкой влажной гальки.

– А почему она так быстро ушла, как раз когда я подходила?

Флип ответил далеко не сразу. Не подавая вида, он с тайным удовольствием припомнил самоуверенную повадку незнакомки, её речь, не сопровождавшуюся жестами, твёрдый взгляд, задумчивую улыбку. Она вовсе без иронии обратилась к нему «господин»… Но тотчас ему вспомнилось, как она произнесла «Вэнк», просто Вэнк, как-то слишком по-домашнему и слегка презрительно. Он нахмурил брови и взглядом словно оградил от чужаков свою подружку и весь непритязательный беспорядок её облачения. Наконец он не без труда нашел достаточно двусмысленный ответ, в котором одновременно прозвучала и его склонность к романтической таинственности, и щепетильность юного буржуа.

– Это она правильно сделала, – буркнул он.

Он попробовал взмолиться:

– Вэнк! Ну посмотри на меня! Дай руку… Давай подумаем о чём-нибудь другом!

Она отвернулась к окну и мягко отняла ладонь:

– Оставь меня. Мне грустно.

Августовский высокий прилив принёс с собой дождь, заливавший стёкла. Суша кончалась так близко – у кромки поросшей травой отмели. Ещё порыв ветра посильнее, ещё чуть-чуть поднимется это свинцово-серое поле с параллельными бороздами пены – и кончено: их дом поплывёт, как древний ковчег. Но ни августовский прилив с его монотонным громовым гулом, ни сентябрьский, когда волны несутся, словно гривастые кони, уже не могли напугать Флипа и Вэнк. Они знали, что этот краешек суши устоит перед натиском стихии, и каждый год с самого детства дерзко взирали на свирепые пенные щупальца, беспомощно вгрызавшиеся в источенный берег, над которым властвовал человек.