Барбара Вуд - Свитки Магдалины

Милая Ревека лежала под телом Матфея, который, видно, пытался защитить ее. Волосы Ревеки слиплись от крови, сочившейся из ее головы.

А разве не ты, дорогой Матфей, часто говорил, что те, кто возьмется за меч, от него и погибнут?

Как ты ошибался! Как вы все ошибались! Словно во сне я шагал по развалинам и переступал через тела своих дорогих братьев и сестер, однако не обнаружил ни Сару, ни Ионафана. Если они спаслись, то куда им бежать? Ведь в городе не осталось безопасных мест.

Я встал на колени и прочитал скромную молитву. Здесь я уже ничем не мог помочь, битва была проиграна. Взглянув на тела жены и друзей в последний раз, я почувствовал, как во мне закипают ненависть и гнев, во рту появился вкус горечи, будто я выпил яд. Я стоял перед этой братской могилой, тряс кулаком в сторону неба и с неведомой мне решимостью навеки проклял Бога Авраама.

Оставшиеся до рассвета часы я искал Сару и Ионафана. Но их нигде не было.

Кто знает, что с ними произошло? Какая печальная участь настигла их? Я мог лишь молиться, чтобы они к этому времени были мертвы и больше ничего не видели.

Случилось так, что за час до рассвета, когда войско Тита вело последние приготовления к штурму городских стен, я вышел к дому знакомого человека.

Я часто встречал его у Мириам. Он был добрым евреем и фарисеем, верившим в возвращение Мессии. У него собралось много людей. Сидя в темноте, они прижимались друг другу, от страха выпучив глаза. Он узнал меня и пригласил в дом.

Он сказал; «Мы сохранили один ломтик хлеба на всех и немного вина для причастия. Сейчас мы причастимся и помолимся. Ты останешься с нами?»

Я сказал, что останусь, и, поскольку когда-то учился в храме, вызвался вести молитву.

Я разломал ломтик хлеба на крохотные кусочки и передал их присутствовавшим, сказав: «Хлеб символизирует тело Мессии, который однажды разделит причастие вместе с нами».

Затем я разлил сохранившееся вино по нескольким чашкам и посмотрел на их лица. Передо мной сидели грустные, изголодавшиеся люди, смотревшие перед собой ничего не понимающими глазами. Смотря на них, я видел тела Ревеки, Иакова, Филиппа и всех остальных, которые когда-то надеялись так же, как эти люди. Тут я вспомнил про мешочек под своим кушаком, прихваченный для Саула. Воспользовавшись тем, что они не смотрели на меня, я высыпал все содержимое в чашки. Затем я пододвинул к ним чашки с вином, чтобы каждый мог отведать его, и сказал: «Это вино символизирует кровь Спасителя, который однажды разделит причастие вместе с нами».

А человек, владевший этим домом, спросил: «Брат, ты не разделишь с нами хлеб и вино?»

Я ответил: «Я выпью из чашки своего Мессии».

Он озадаченно посмотрел на меня и вскоре спокойно умер.

В этом доме собралось восемьдесят девять человек – от стариков до шестилетних детей. И все умерли. После этого я вышел. Меня окутал холодный воздух раннего утра.

Я не помню, как долго бродил по улицам, спотыкался о трупы, поскальзывался на крови. Я не знаю, почему остался целым и невредимым. Наверно, Господь определил мне такое наказание. Если смерть равнозначна проявлению милосердия, тогда жизнь не что иное, как смертная казнь. Такой приговор мне вынесли за мое преступление – прожить остаток дней под тяжелым бременем вины за то, что я содеял.

Пока я на рассвете бродил по темным и холодным улицам, на меня снизошло откровение. Осознав истинный смысл преступления, совершенного мною в ту ночь, я понял, что обречен на забытье.

Ибо суть моего преступления заключалась не в том, что я убил этих восемьдесят девять человек, а в том, что лишил их последней надежды увидеть Мессию.

Я преклонил колени на мостовой, рвал на себе одежду и громко плакал.

Из-за того, что я, Давид бен Иона, на одну ночь перестал верить в приход Мессии, я отнял у этих добрых людей последние несколько часов надежды! Пока они жили, он мог прийти. Если я потерял веру, это еще не означало, что Мессия не придет.

Вот в чем, мой сын, заключается страшное преступление твоего отца – он совершил ужасное деяние, после которого стал недостойным человеческого общества.

Я барабанил кулаками по земле до тех пор, пока из них не потекла кровь, я начал бить камнями себя в лоб и в грудь. Но смерть обходила Давида бен Иону стороной. Она не примет его после того, как он непростительно погубил жизни восьмидесяти девяти назареев.