Кэтрин Гэскин - Сара Дейн

Она ощущала, как терпеливо ждет ее Клепмор, стоя у стола со всеми этими мрачными рулонами. Как хорошо, подумала она, что он не женщина, которая тут же полезла бы со своим женским состраданием, положив ей на плечо свою вялую руку и произнося истасканные слова утешения. Мужчины всегда лучше понимают подобное состояние. Если она хочет поплакать у окна наедине с собой, это ее дело, и ему об этом лучше не знать. Как ей нужен Луи! Она чувствовала, что Клепмор знал это: ей нужны его беседы, его привычка с юмором относиться к тем мелочам, которые весь мир воспринимал всерьез. Она хотела вернуть его элегантность, очарование и страстность. Он в каждый день привносил какую-то остроту волнения и удовольствия, и теперь ей придется привыкнуть не ждать этого больше.

Она отчаянно надеялась, что слезы ее не перейдут в те неудержимые рыдания, которые сотрясали ее накануне вечером, потому что даже от Клепмора нельзя ожидать, что он будет стоять здесь и не попытается помочь. Она не хотела быть с ним грубой.

За шумом дождя она не расслышала голосов внизу, где ждали Эдварде и молодой конюх, поэтому стук молотка в дверь показался необычайно громким и неожиданным. Клепмор испуганно повернулся, как бы ожидая, что этот внезапный посетитель прямо поднимется по лестнице. Он будто прирос к месту.

— Наверно, лучше открыть, мне кажется, — сказала она тихо. — Но не надо говорить, кто бы это ни был, что я здесь.

— О нет, мэм… конечно нет. — Он взял вторую лампу и спустился.

Сара поспешно вытерла глаза. Она поправила шляпку и прошла тихонько — так, чтобы ее не слышали внизу, — на площадку.

Она услышала, как отодвинули щеколду, потом раскаты грома в отдалении не дали ей расслышать первые слова, которыми обменялись Клепмор и посетитель. Она перевесилась через перила, чтобы послушать разговор.

До нее долетел возбужденный голос Клепмора:

— Мадам де Бурже здесь нет, говорю вам! Вы ошиблись, мистер Хоган.

— Черт побери, ты меня за дурака принимаешь, что ли? Я был в Гленбарре, и ее сын сказал мне, что она отправилась сюда. У ворот стоит ее экипаж, и Эдвардс…

— Джереми! — закричала Сара. — Джереми, я здесь! — Она начала спускаться. — Постойте, Клепмор! Я иду!

Они оба прошли через лавку и смотрели на нее. Лицо Джереми, поднятое ей навстречу, было сердитым, лицо же Клепмора — обиженным.

— Я только выполнял указания мадам де Бурже, мистер Хоган. Извините, если…

Голос его оборвался. Бросив на него быстрый взгляд, Сара поняла, что ему, который прибыл в колонию вольным человеком, было, вероятно, противно извиняться перед бывшим ссыльным Джереми Хоганом.

— Спасибо, Клепмор, — сказала она, сойдя вниз. — Я позову вас, когда буду готова, и вы сможете принести рулоны сюда.

— Хорошо, мэм, — сказал он, удаляясь.

Сара подождала, пока за ним закроется дверь, ведущая в его квартиру, и жестом пригласила Джереми за собой в большую комнату.

Полчаса спустя они все еще смотрели друг на друга, между ними метались тени от колеблющегося пламени единственной свечи. На улице все еще продолжал глухо греметь гром, время от времени сверкала молния. Сара стояла прямо, комкая носовой платок в руках. Джереми облокотился на длинный прилавок и снял свое насквозь промокшее пальто. Дождь барабанил в окна, как будто кто-то беспрерывно стучал пальцами по стеклу, иногда они слышали, как переступают с ноги на ногу лошади или как тяжелые сапоги Эдвардса топают по крыльцу лавки. Его тень, которую отбрасывал свет из окон напротив, иногда мелькала между ними. Она падала на бочонки и бочки, на головки сыра и на весы, она темным пятном ложилась на рулоны сатинов и ситцев, на свиные окорока, на груды ящиков. Она качалась между ними, подобно маятнику.

— Значит, вот как обстоят дела, Сара, — сказал Джереми, нарушив долгое молчание.

— Да, — сказала она, вспыхнув от раздражения. — Вот так обстоят дела!

Лицо его было хмурым.

— Мне трудно в это поверить, — сказал он. — Не могу поверить, чтобы ты была настолько безумной, чтобы бросить все здесь ради какой-то прихоти.

— Я уже сказала тебе, и я устала повторять, что это не сумасшедшая прихоть. Луи хотел этого, и я возражала, спорила с ним, пока он не убедил меня, насколько это необходимо детям. А что касается того, что я все бросаю — это чепуха! Год-два — и я вернусь. Надеюсь, что Дэвид и Дункан с радостью вернутся со мной, потому что поймут к этому времени, что наша жизнь здесь может дать им нечто более важное, чем то, что может им дать Англия.