Сидони-Габриель Колетт - Кошка

– Вот так на! – вскричала она. – Ещё не готов? В такую-то погоду?

Но при виде беспорядка в белокурых непокорных волосах, голой груди за отворотами пижамы, зардевшихся от смущения щёк Алена на лице Камиллы столь явственно отобразилась участливая женская снисходительность, что тот не дерзнул подойти к ней с поцелуем, которым полагалось обмениваться без четверти двенадцать либо в саду, либо в Булонском лесу.

– Поцелуй же меня! – умоляюще прошептала Камилла, словно прося о помощи.

Скованный, беспокойный, чувствующий себя беззащитным под тонким покровом пижамы, он молча указал на цветущие жёлтыми цветами кусты, откуда доносилось щёлканье садовых ножниц и стук граблей. Камилла не посмела кинуться ему на шею. Она потупилась, сорвала листок, убрала с щеки блестящую прядку волос, но по тому, как она вытягивала шею и как по-звериному трепетали её ноздри, Ален понял, что она ловит в воздухе запах белокожего едва прикрытого тела. И заключил про себя, что его плоть ещё слишком страшит её.

Проснувшись, он не сел порывистым движением на край постели. Во сне его преследовало ощущение незнакомого покоя. Он едва раздвинул ресницы, удостоверился, что хитрость и собранность не вполне оставили его во сне: левая рука, простёршись через полотняную равнину к её пределам, оставалась в готовности не только исследовать, но и отвергать… Однако обширная кровать слева была пуста и успела остыть. Когда бы не слегка закруглённый угол трёхстенной спальни, напротив кровати, непривычные зелёные потёмки, полоска яркого жёлтого света, похожего на янтарную трость, разделяющая две тёмные негнущиеся занавеси, Ален уснул бы вновь, тем более, что откуда-то доносилась негритянская мелодия, напеваемая с закрытым ртом. Он осторожно повернул голову, приоткрыл глаза и увидел казавшуюся то белой, то голубоватой – смотря по тому, попадала она в узкий поток солнечного света или отодвигалась в полумрак – молодую обнажённую женщину с гребнем в руках и сигаретой во рту, что-то напевавшую про себя. «Какая наглость! – мелькнуло у него в голове. – Совершенно голая! Да она с ума сошла!»

Он узнавал красивые, давно уже ему знакомые ноги, но живот, казавшийся укороченным из-за низковато расположенного пупка, привёл его в удивление. Крепкие ягодицы – молодость есть молодость, – маленькие груди над выступающими ребрами. «Она что, похудела?» Ален неприятно удивился, обнаружив, что в спине она так же широка, как в груди. «Спина простолюдинки…» Камилла как раз облокотилась на подоконник, выгибая спину и приподнимая плечи. «Спина домашней работницы». Вдруг она выпрямилась, сделала два танцевальных прыжка, пленительным движением обняла пустоту. «Нет, я не прав, она прекрасна. Но какая… какое нахальство! Уж не решила ли она, что я умер? Или находит вполне естественным разгуливать нагишом? Нет, я этого так не оставлю!..»

Она повернулась лицом к постели, и он смежил веки. Когда он вновь открыл глаза, Камилла сидела у туалетного столика, который они назвали «невидимым», – полупрозрачной толстой пластины великолепного хрусталя, утверждённой на черной стальной опоре. Камилла припудрила лицо, помяла кончиками пальцев щеку, подбородок и вдруг, отводя строгий и усталый взгляд, обезоруживший Алена, улыбнулась. «Стало быть, она счастлива? Но счастлива чем? Не из-за меня же… Только почему она нага?..»

– Камилла! – окликнул он.

Он думал, что она бросится к ванной, прикроет стыдное место руками, прикроет груди какой-нибудь мятой тряпкой. Вместо этого она подбежала к нему, склонилась над лежащим юношей, принеся с собой таящийся у неё под мышками, запутавшийся в иссиня-чёрном руне, которым порос маленький смешной треугольник в низу её живота, острый запах брюнетки.

– Милый, как тебе спалось?

– Совсем голая! – укорил он. Она смешно округлила глаза.

– А ты?

Он не нашёлся, что возразить, ибо сам лежал голый по пояс. Ей, столь гордящейся собой и столь далёкой от целомудрия, так хотелось покрасоваться перед ним, на что досадливым движением он просто кинул ей брошенную на постель смятую пижаму.

– На вот, одевайся поживее! Умираю от голода!

– Мамаша Бюк – на рабочем месте, всё крутится полным ходом!

Она исчезла. Ален хотел встать, одеться, пригладить спутанные волосы, но тут вновь появилась Камилла, закутанная в новый толстый пеньюар, слишком длинный для неё, неся с весёлой улыбкой уставленный посудой поднос.

– Сумасшедший дом, ребятки! Вот, извольте, милочка, чашка из жаропрочного стекла и сахар в крышке от банки… Ну ничего, все утрясётся… Моя ветчина засохла… худосочные персики, оставшиеся от вчерашнего обеда… Матушка Бюк малость растерялась на своей электрической кухне… Да, пришлось ещё ставить замораживаться воду в морозильную камеру… Страшно подумать, если бы меня там не оказалось!.. Вот для господина кофе с пылу с жару, вот его горячее молоко, а вот его твёрдое масло… Это не трогай! Это мой чай! Да что ты ищешь?