Вера Крыжановская - Два сфинкса

Валерия молчала; тогда отец с силой встряхнул ее и повторил:

– Признавайся! Признавайся! Неужели ты осмелилась опозорить мое имя, вмешавшись в эту толпу нищих и сумасшедших? Да говори же! Признавайся! И у тебя что ли мания мученичества? Так знай же, что я собственными руками убью тебя, но не допущу, чтобы бич гулял по твоей спине на форуме, или чтобы гладиаторы волокли твое обезображенное и окровавленное тело по песку арены!

Он подбежал к стене, сорвал с нее сирийский, с кривым лезвием стилет и, грозно потрясая им, бросился к Валерии, которая, онемев от ужаса, упала на колени. В эту минуту он был действительно ужасен; лицо исказилось, глаза налились кровью и клочья пены дрожали в углах рта.

– Признайся и умри, если ты христианка! – повторил он громовым голосом.

– Нет, я не христианка, – пробормотала полуживая Валерия. – Но я не знаю сына Долабеллы. Я не могу любить незнакомого мне человека и предпочитаю остаться с тобой.

Рука Валерия опустилась и стилет упал на пол. Вздох невыразимого облегчения вырвался из его груди.

– Только–то? В таком случае брось свои глупости. Муж твой перестанет для тебя быть чужим, а Галл достаточно красив и воспитан, чтобы покорить сердце женщины. Твой брак решен бесповоротно.

Он поднял ее, и Валерия молча, с поникшей головой, шатаясь, вышла из кабинета отца. Придя к себе, она лишилась чувств. В тот же вечер у нее открылась горячка с бредом, и ее жизнь долго была в опасности. Когда же, через несколько недель, Валерия смогла встать с кровати, она казалась совершенно спокойной, и без всяких возражений занялась приготовлениями к отъезду в Рим. В душе она теперь жаждала уйти поскорее от отца. Подозрительные слухи, носившиеся между рабами о смерти ее матери, дошли и до нее через кормилицу; а со времени последней сцены, она не сомневалась более, что Фабия убита мужем.

В таком настроении духа ехала она в Рим.

В день приезда Валерий немедленно отправился к своему старому приятелю, чтобы условиться о дне обручения, которое и назначили на послезавтра, так как Галл мог вернуться лишь накануне церемонии.

Спокойная, сосредоточенная появилась Валерия в базилике, переполненной уже родными, друзьями и избранными знакомыми; сенатор с сыном были уже там. По древнему обычаю, для церемонии был избран первый час дня, что, говорили, предвещает счастливый союз.

Галл был красивый двадцатисемилетний молодой человек; стройный, ловкий, умный и образованный, он пользовался большим успехом в Риме. К своему браку он относился равнодушно и ничего не возражал против. Молодая девушка, выбранная для него отцом, принадлежала к древнему роду патрициев, была богата и, как говорили, красива. Этого для него было совершенно достаточно, так как сердце это было свободно.

Тем не менее, когда он входил в базилику дома Валерия для заключения брачного договора с женщиной, которую должен был увидеть впервые, какое–то странное чувство любопытства и страха овладело им. С нервным нетерпением смотрел Галл на дверь, из которой должна была появиться невеста. И когда она вошла, скромно опустив глаза, возглас восхищение чуть было не вырвался у него. Галл никак не думал, что Валерия так красива, и ему казалось, что он еще никогда не видел ничего более очаровательного.

Валерий подвел дочь к жениху, сердце ее болезненно билось и голова упорно оставалась опущенной. Только тогда отважилась она посмотреть на человека, с которым соединялась на всю жизнь, когда чья–то рука пожала ее ручку, а молодой, звучний голос спросил, настолько, впрочем, тихо, чтобы присутствующие не могли слышать:

– Ты не хочешь взглянуть на меня, Валерия, и сказать мне, не без отвращения ли идешь за меня замуж?

Молодая девушка подняла голову и, встретив ласковый взгляд больших карих глаз, с восхищением смотревших на нее, воспрянула духом; отчаянный ужас ее рассеялся. Жених, которого она видела первый раз в жизни, казался ей необычайно знакомым; чувство доверия и покоя наполнило ее душу.

– Я с охотой повинуюсь приказанию отца, – робко пробормотала она.

И она говорила правду! Галл был ей крайне симпатичен. Жить с ним казалось ей в тысячу раз предпочтительней, чем оставаться с отцом.

Час спустя, когда после подписания обручального договора, Галл подал ей гладкое железное кольцо, как символ заключенного обязательства, молодая девушка мило приняла его и с улыбкой надела на палец.

Три недели, оставшиеся до свадьбы, были полны празднествами и всевозможными развлечениями. Галл, все более и более привязывавшийся к своей робкой и очаровательной невесте, хотел познакомить ее с Римом, тем более, что тотчас после свадьбы молодые должны были ехать в Египет.