Меган Маккинни - Часы любви

– Что заставило вас оставить дом в такую ночь, отец?

Властный голос заставил священника оглянуться на двери. Тенью под аркой старинных, густо навощенных дверей библиотеки застыл владелец замка. Ниалл Тревельян казался много старше своих девятнадцати лет. Юноша с лицом поэта, кельтская красота которого была отточена трагедией; должно быть, это три века смешанных браков, соединения английской крови с гэльской, придали его обличию царственные черты. Священнику всегда казалось, – а в особенности сейчас, когда очаг спрятал точеное лицо юноши в зловещих тенях, – что именно таким был Брайен Бору, легендарный кельтский правитель, прежде чем стать Верховным королем всей Ирландии.

– Милорд Тревельян! Как я рад видеть вас снова, сын мой, – отец Нолан попытался встать, но Тревельян движением руки велел ему оставаться на месте.

– Удивлен вашим появлением в моем доме, отец. Вечер сегодня не из благоприятных для поездок.

Тревельян вступил в библиотеку, и отец Нолан был поражен тем, как комната эта отвечает характеру хозяина замка. Богатая позолота на кожаных переплетах тысяч собранных здесь книг как ничто другое соответствовала интеллектуальному аристократизму Тревельяна. Тем не менее сердцем комнаты являлись отнюдь не бессчетные тома, полные знаний века сего, а портрет покойной матери-ирландки над каминной доской. Кельтское лицо… Дитя из рода. Наследница тех, кто способен был обниматься с друзьями и убивать врагов с одинаковой страстностью. Под блеском влажных глаз Тревельяна таилась жестокость, о которой отец Нолан прекрасно знал. Англо-ирландская кровь Ниалла наделила его удивительным сочетанием утонченности и дикарства.

Тревельян опустился в кожаное кресло напротив священника. Гривс предложил юноше питье на серебряном блюде, однако Тревельян качнул головой и кивнул в сторону двери. Гривс незамедлительно оставил их вдвоем.

– Сын мой, сегодня я прибыл по странному делу. – Отец Нолан протянул вперед дрожащую руку едва ли не жестом просителя. Очаг высветил на его костистом пальце кольцо со змейкой. – И со странной повестью.

Надменные красивые губы удивленно изогнулись.

– Вы проделали такой путь, чтобы поведать мне свою повесть. Забавно, отец мой, я полагал, что среди горожан лишь Гриффин О'Руни – мастер рассказывать сказки.

– О, моя история отличается от его басен. И мудрость требует внимательно выслушать ее.

Отец Нолан внимательно изучал молодого человека. Тревельян выглядел ухоженным и нарядным, хотя и не был одет для приема гостей. На юноше были черные брюки, жилет из изумрудного шелка и накрахмаленная рубашка с образцовыми углами воротничка. Высокомерно откинув голову, он поглядел на священника. О надменности Ниалла Тревельяна в округе знали отлично, но священник легко прощал молодому человеку эту черту. Тревельян потерял обоих родителей в пятнадцать лет, они скончались от дифтерии. Поговаривали, что все владение увязло в долгах, управляющий крал деньги со счетов замка… Словом, тяжелая ноша для пятнадцатилетнего мальчишки.

Однако Тревельян принял свое бремя и нес его отменно. Теперь земли процветали, замок забыл о долгах, управляющий сидел в тюрьме, а сам Тревельян закончил второй курс в Дублинском Тринити-колледже. Высокомерие это было хорошо оплаченным, а с точки зрения священника, может быть, и заслуженным. Тем не менее отец Нолан считал, что для него существует еще одна причина. Опустив своих родителей в холодную ирландскую землю, мальчишка не пролил и слезы. Отец Нолан приблизился, чтобы утешить юношу во время похорон, и простоял рядом с Тревельяном почти час, пока тот не смог отвести глаз от двух свежих могил. Наконец, пытаясь отвлечь мальчика от его горя, священник негромко спросил:

– Не помолиться ли нам за них, молодой человек?

Тревельян ответил ломающимся голосом приближающегося к зрелости подростка, и слова эти до сих пор пронзали сердце священника своим жгучим глухим отчаянием:

– Лучше приберегите свои молитвы для меня, отец мой.

Действительно, Тревельян держался надменно, однако священник допускал, что высокомерие это словно плащ может скрывать под собой одинокого и испуганного мальчишку, не смевшего плакать у могилы любимой матери.

– Кроме того, я приехал, чтобы поздравить вас, милорд, с днем рождения, – приступил отец Нолан к началу повести, которую, как он знал, ему надлежит рассказать.

Аквамариновые глаза Тревельяна вспыхнули удивлением, к которому примешивалась подозрительность.