Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор

– Посмей только! – Настя вскочила, схватила Стешку за запястья, несколько раз с силой встряхнула ее. – Не смей! Слышишь – не смей! Не виноват он. Понимаешь – не виноват!

– Да как же не виноват?! Как он смог только, как ему в голову такое прийти могло! Что ты, ты… Ты!!! – Стешка схватилась за голову. Настя наблюдала за ней с горькой усмешкой.

– Ты ничего не понимаешь… Они таборные. Помнишь, что я тебе рассказывала? Про друга его – ну, того, у которого невеста порченой оказалась? Илья не виноват… Что он подумать должен был? Я от Сбежнева вышла, ночь на дворе, косы врастрепку…

– Ну и что?! – возопила Стешка. – Мог бы подумать башкой своей пустой! Кто угодно, а не ты! Все цыгане знают, все наши! Когда ты после этого домой пришла, тебя все видели, и никому не забрело в башку такое. Никому!

– Все цыгане… – Настя снова заплакала – на этот раз тихо, без всхлипов. – Цыгане… наши… меня шестнадцать лет знают, а он – полгода всего… Откуда ему знать, какая я?

– Говорю – дурак набитый… – Стешка обняла сестру, и Настя уткнулась в ее плечо.

– Не могу я, Стешенька… Не могу – понимаешь? Главное – если б это хоть правда была… Не так обидно было бы…

– Слушай, давай я завтра к нему пойду? – азартно предложила Стешка. – Я ему, паршивцу, все расскажу – все выложу! Да он у тебя в ногах валяться будет! На руках в церковь венчаться понесет! А мы ему кукиш покажем. Голоштанник ярмарочный, только что из-под колеса вылез, а туда же – на Настьке жениться… Да сходи рожу свою черную умой сначала!

– Перестань! – снова вскинулась Настя. – Не смей про него так! Сказала уже, сто раз сказала тебе – не виноват он.

– А кто виноват? Ты?

– И я не виновата… Но ты не вздумай к нему пойти! – угрожающе сказала Настя. – Я тебе по секрету, как сестре… Вспомни – ты мне крест целовала!

– Ну, как хочешь, – буркнула Стешка. – Только делать же что-то надо…

– Ничего не надо, – покачала головой Настя и легла навзничь, обняв смятую подушку. – Весна скоро. Они с Варькой в табор уедут. А я… замуж выйду.

– За кого?!

– Не знаю. За первого, кто отцу глянется. Какая теперь разница… Мне без него… все равно не жить… – Голос Насти снова задрожал. – Не могу я без него, Стеша… Не могу… Не могу. Я его еще знаешь когда полюбила? Когда – помнишь? – первый снег выпал. Я к ним на двор зашла, и вижу – он без рубахи, лохматый весь, в Варьку снежками… У меня тогда аж душа зашлась. Сразу поняла – никого другого не хочу. Ни князя, ни цыгана. А еще помнишь, как он на крещенских, когда скубенты приходили, «Твои глаза бездонные» пел? Плохо пел, голос рвался… а я чуть на людях не завыла, так сердце болело, на него глядя. Иногда кажется, что… пришел бы он, сказал бы, что верит мне… все бы простила без оглядки!

– Дожили… – со страхом пробормотала Стешка, натягивая на голову одеяло.

На крыше бесился ветер, сучья ветлы колотили по раме. В окно насмешливо смотрело кривое лицо луны.

Оттепели пришли в марте, перед самым Благовещением. Ночами уже не замерзали лужи, за закрытыми окнами слышался мягкий шелест, шуршание, шепот капель. Снег таял, пластами сползая с крыш и ветвей деревьев. Ночь была полна приглушенных звуков. Потеплел даже лунный свет, заполняя улочки спящего Замоскворечья желтоватым сиянием. Пахло сыростью, мокрой корой вязов. На крышах слышались первые кошачьи песни.

Лиза в рубашке стояла у окна, глядя на пустынный, залитый луной переулок. Где-то вдалеке провизжали полозьями по тающему льду запоздалые сани, прочавкала копытами лошадь. Внизу влажно блестел черный, обнажившийся местами тротуар. Лиза, опершись локтями о подоконник, молча смотрела на него.

– Что ты там стоишь? – спросили с кровати. – Иди сюда.

Она подошла к постели. Илья протянул руку. Лиза молча легла рядом, прижалась к его плечу. Он взглянул в темное окно.

– Пора мне, что ли?

– Рано еще.

Снова замолчали. Илья, прикинув, что у него в самом деле еще почти чистый час времени, запустил руку в вырез рубашки Лизы, нашел мягкую, податливую грудь. Но, к его изумлению, Лиза отстранилась.

– Да что с тобой? – с досадой спросил Илья. – Не хочешь, так я уйду.

– Господи, одно только на уме, – без обиды вздохнула она. Взяв руку Ильи, прижалась к ней щекой. – Знаешь что? Я тебе все сказать хотела…

– Ну… – он почувствовал легкую тревогу. – Говори.

– Иван Архипыч…. Человек от него утром был, с Кузьмичом толковали. А Катька, умница, подслушала. К Пасхе, кажется, возвернуться должны.