Александра фон Лоренц - Любовь крестоносца

— К ночи похолодает, — подумала девушка — он, наверняка, умрет, если не от раны, так от холода. Ведь мокрый весь! Нет, ее равнодушие не станет причиной смерти человека. Хоть и чужака.

Сбегав в избу, она взяла несколько теплых шкур, фонарик и подошла к лежащему на соломе раненому.

— Это холодное железо вытянет из него последнее тепло. Самое главное — надо как-нибудь снять это тяжелющее снаряжение! — Высказавшись вслух, Радмила осторожно обрезала торчащее древко стрелы и стала переворачивать массивное тело, чтобы можно было добраться до завязок доспехов. Крестоносец был в сознании, и поворачивать его было намного легче. Его глаза неотступно следили за ее действиями. Радмиле иногда приходилось лечить раненых воинов, и она уже имела представление о доспехах и кольчугах. Доспех тевтонского рыцаря напоминал безрукавку, внутри которой на кожаную основу были прикреплены железные луженые пластины. Наружная его поверхность была покрыта белым сукном с черным крестом посередине. Длинная, мастерски выполненная кольчуга, была довольно просторной — как бы немного не по размеру. С большим трудом она сняла ее с обмякшего рыцаря. Она могла защитить воина лишь от удара меча, скользящего — но никак не колющего, и тем более — не от удара палицы или топора. Под кольчугой был стеганый кафтан, набитый волосом. Ноги рыцаря покрывали кольчужные чулки с железными наколенниками. Она взяла отцовский нож и обрезала все кожаные завязки тяжелого снаряжения, затем стащила холодное железо с измученного тела тевтонца. Девушка набросила шкуры на раненого и растопила печь, которая отапливала конюшню.

— Если он умрет, то не из-за холода, — подумала Радмила, плотно закрыла двери конюшни и ушла в избу.

— Надо бы немного поесть. С утра во рту не было ни кусочка! — присев на широкую лавку, Радмила представила себе котелок, полный ароматного тушеного мяса, и от голода ее стало подташнивать.

— Надо хотя бы яблоко съесть! — вяло подумала девушка, но усталые глаза закрылись, и она заснула, свернувшись на лавке калачиком.

Первые утренние лучи уже пробивались в маленькое окошко, нежно щекоча румяное лицо спящей девушки, когда Радмила неохотно открыла глаза. Желудок неприятно урчал.

Да, вчера так и не поела, села на лавку и заснула.

Она встала и пошла в кладовую посмотреть свои запасы.

«Конечно, не так уж и плохо», — она вздохнула и бросила свой взгляд на лук и колчан со стрелами, лежащие на сундуке. — Но мяса нет вообще.

Все как всегда. Никаких изменений. Утром накормить лошадь, принести воды из ручья, растопить печь. И так — каждый день. Уже две недели к ней никто не наведывался. Отец был охотник, но он считал, что охота — не женское занятие. И напрасно. Радмила тоже раньше так считала. А теперь пришлось самой сквозь слезы осваивать новое ремесло. Ей не нравилась охотиться, можно сказать, совсем не нравилось. Но выбора у нее не было.

— Что, милые, познакомились? — девушка зашла в конюшню с ведром воды. Голуба уже нетерпеливо била копытом в ожидании нового путешествия и жизнерадостно потряхивала белой гривой. Вороной конь оказался весьма сдержанного, гордого нрава — он лишь слегка довольно помахивал хвостом.

Радмила медленно подошла к кадке. Рыцарь находился неподалеку от нее, в какой-то неестественной позе, полусидя-полулежа, слегка прислонившись к стене. То ли он спал, то ли испустил дух? Девушка тихо присела на корточки рядом с ним, осторожно дотронулась до лба. Он весь горел. И, кажется, был без сознания.

— Какой же ты живучий! — удивилась Радмила, взглянув на торчавший из груди остаток стрелы. — Да, не спасла тебя твоя броня от русских стрел! Радмила осторожно потрогала древко стрелы. Наконечник, кажется, глубоко проник в тело. В этот миг глаза рыцаря широко раскрылись, из уголка рта вытекла темная струйка кровавой слюны, он скорчился от боли, но не проронил ни звука.

— Вот и все. Теперь, кажется, все! — девушка отвела глаза в сторону и прикрыла их ладонью. Ей тяжело было видеть смертную агонию, сострадание поневоле охватило душу. Непонятные слова чужого языка сорвались с губ раненого. Радмила с изумлением повернулась к нему. Он смотрел сквозь нее невидящим взглядом, куда-то беспредельно далеко. Его тело отчаянно боролось за жизнь, но душа уже готовилась в последний, неизведанный путь. Он говорил ей что-то, но смысл слов был ей непонятен. Ей показалось, что в его словах послышалась какая-то просьба. Что за просьба? Облегчить муки? Он взглядом указал на кинжал, который был заткнут у него за пояс. Радмила в отчаянии закрыла лицо ладонями. Спустя мгновение вышла из загона и, немного успокоившись, вернулась. Нерешительно согнулась над ним. Неужели ей придется его прикончить? Он, кажется, это просит? Нет! Она не могла убить раненого! На нее был устремлен гаснущий взгляд, жаждущий ответа на свою просьбу.