И в то же время ему было смешно, что он собирается так холодно анализировать то, что дарит наслаждение.
Он уже миллион раз возносил хвалу своей счастливой звезде за то, что в его жизни произошел такой удивительный поворот.
В юности он предполагал, что достигнет звания младшего офицера, и к моменту своей отставки он был в чине майора.
В мирное время он мог надолго задержаться на этой ступеньке.
С войной у него было связано много неприятных, страшных и, безусловно, опасных моментов.
В то же время это был вызов его доблести.
Риск доставлял ему удовольствие просто потому, что он всегда выходил победителем.
Он знал, что старшие офицеры, хоть и хвалили его за храбрость, за глаза называли Сорвиголовой и не сомневались, что рано или поздно он свернет себе шею.
Герцог каждый раз забавлялся, видя их изумленные лица, когда он сам и его люди возвращались живыми.
И более того, часто ему удавалось провести самую дерзкую операцию вообще без потерь.
Он знал, что во многих случаях на то, что он вернется живым, ставят один против десяти.
И все же он выжил.
А теперь наступил мир, и враги, с которыми он сражался, были раздавлены, унижены и, что хуже всего, утратили боевой дух.
Герцог закончил завтракать и только после этого взялся за почту.
Он вскрыл три письма и почти тут же их порвал.
Это были письма от женщин, которые вели на него настоящую охоту, как на лису.
Остальные письма были приглашениями, которые требовали официальных ответов. С этим секретарь прекрасно справится и без него. Герцога звали на обеды, на балы или на приемы, потому что хозяйке хотелось покрасоваться перед другими дамами прохаживаясь с ним под руку.
Он взял со стола серебряный колокольчик и позвонил. На зов незамедлительно явился дворецкий.
— Попроси мистера Эштона зайти ко мне в кабинет, — сказал герцог.
— Слушаюсь, ваша светлость, — ответил Дженкинс. — А когда ваша светлость собирается вернуться в город?
— Пока не знаю, — ответил герцог. — Но, возможно, быстрее, чем ты думаешь.
— Смею заверить, ваша светлость, что, когда бы вы ни приехали, все будет готово к возвращению вашей светлости, — почтительно сказал Дженкинс.
Герцог усмехнулся:
— Ну что ж, посмотрим.
Собрав отложенные письма, он вышел из комнаты.
Уходя, он заметил, что Дженкинс с восхищением смотрит ему вслед.
Для герцога не являлось секретом, что слуги его обожают, — это было потому, что Бейтс всем рассказал о его подвигах во время войны. Поскольку Бейтс сам служил под его началом и принимал участие во многих из них, герцог не сомневался, что он не отказал себе в удовольствии сильно приукрасить события. В то же время он не мог не признать, что это льстит его самолюбию.
Он прекрасно понимал, что в глазах горничных выглядит героем, а мужская половина слуг относилась к нему так же, как во время войны относились к нему его солдаты.
Дав Эштону указание ответить отказом на все приглашения, герцог подписал несколько писем и чеков.
— Собирается ли ваша светлость приглашать гостей в имение? — спросил Эштон. Герцог покачал головой:
— Пока нет, но если у меня появится желание увидеть друзей, я пришлю к вам грума со списком имен.
— Я уверен, они будут счастливы принять приглашение вашей светлости, — ответил Эштон.
— Возможно, — сказал герцог. — Однако, как вам хорошо известно, Эштон, мне многое нужно сделать не только в самом замке, но и вообще в имении, которое долго время было прискорбно запущено.
— Боюсь, что ваша светлость как нельзя более верно охарактеризовали состояние дел, — сказал Эштон. — Но не сомневаюсь, что прислуга в замке старается вовсю.
Герцог кивнул. Он тоже в этом не сомневался. Он вышел из кабинета и спустился в холл. Один лакей подал ему цилиндр, другой — перчатки. У подъезда его ждала дорожная карета, запряженная четверкой лошадей. Эту упряжку герцог приобрел на следующий день после того, как приехал в Лондон и получил титул. Понимая, что ему придется часто переезжать с Беркли-сквер в замок, он выбирал самых быстрых лошадей, чтобы не тратить лишнего времени на дорогу. Герцог уже умудрился побить все рекорды, доехав до замка всего за два часа, и сейчас был намерен перекрыть это достижение.
Герцог взобрался на козлы, а грум, который обычно сопровождал его, вскочил на запятки.
Слуги склонились в поклоне, когда герцог взялся за поводья.
Он приветственно поднял кнут, и карета тронулась.
В эту минуту герцог испытал такое наслаждение, которого не могли подарить ему даже объятия любовницы.
Читать дальше