Патриция Кэбот - Пьянящий аромат

— Я хочу уладить это дело, — твердо сказал Эдвард, отворачиваясь к огню. — Уже скоро год, как умер отец, поместье так и чахнет без герцога. Мне кажется, все это слишком затянулось.

Арабелла снова засмеялась:

— И с каких это пор ты стал заботиться о поместье? Сэр Артур, вы и впрямь плохо влияете на Эдварда. Ему осталось только начать осматривать овечьи выгоны!

Решение хозяина о поездке в Шотландию, казалось, ошеломило сэра Артура.

— Прошу вас, милорд, оставьте эту затею! Подождите какое-то время. Быть может, через месяц или два, обдумав все хорошенько, они и сами приедут. Видите ли, мисс Макдугал твердо уверилась в том, что ваш отец был совершенно безразличен к судьбе мальчика, и ее поразило известие, что герцог не вычеркнул Джереми из своего завещания…

— У меня не хватит терпения ждать месяц, сэр Артур, — возразил Эдвард. — Я поеду сегодня же, и держу пари, что доставлю в Роулингз-Мэнор обоих — и мальчика, и его девицу тетку — не позднее, чем через две недели.

— Если собираешься спорить, то не лучше ли разбудить твоего старого школьного приятеля, мистера Картрайта, — сухо бросила Арабелла. — Он как ушел из бильярдной прошлой ночью, так и спит до сих пор в библиотеке. Может, возьмешь его с собой, Эдвард? Представь, как приятно ему будет помериться остроумием с синим чулком из Шотландии.

Роулингз в сердцах проворчал:

— Мне в этой поездке не понадобятся сомнительные услуги Алистера. Пусть лучше развлекает тебя, пока я не вернусь. Присмотри только, чтобы он не разбил что-нибудь ценное, а если разобьет, пусть заплатит.

— Милорд, я очень прошу вас одуматься. — Планы хозяина так взволновали сэра Артура, что управляющий вскочил с кресла и подошел к Эдварду. — Боюсь, вы не представляете, как непредсказуема эта женщина. Она глубоко презирает всех землевладельцев и наотрез отказывается…

Эдвард рассмеялся и положил свою тяжелую руку ему на плечо.

— Герберт, старина, позвольте сказать вам кое-что о женщинах. Все они совершенно одинаковы. — Взгляд, которым он одарил виконтессу, излучал насмешку. — Все чего-то хотят. Нам нужно только узнать, чего хочет мисс Макдугал, и дать ей это в обмен на племянника. Честное слово, все очень просто.

Сэра Артура это объяснение, похоже, не удовлетворило.

— Проблема в том, милорд, что, по-моему, мисс Макдугал хочет…

— Чего же, Герберт?

— Вашу голову, лорд Эдвард, насаженную на кол.

Пегги держала новорожденного младенца, слегка покачивая и что-то нашептывая, когда тот начинал плакать.

— Ну же, ну же, — сказала девушка, ее дыхание тут же облачком пара рассеялось в морозном воздухе. — Все хорошо. Я понимаю, что здесь не так приятно, как внутри у мамы, но тебе все равно придется привыкать.

С постели, которая представляла собой кучу насквозь промокших лохмотьев и соломы, мать младенца со слабой улыбкой глядела вверх.

— Как он выглядит, а, мисс Макдугал? У него все пальчики на месте, и на руках, и на ногах?

— Десять здесь и десять там, — ответила Пегги с деланной бодростью. — Как собираетесь назвать сына, миссис Макфирли?

— Боже мой, даже и не знаю.

— Ну, хоть примерно перебирали имена? — Миссис Пирс, акушерка, оторвалась от огня, который они с Пегги безуспешно пытались развести весь последний час. Без угля, лишь на влажных брикетах торфа, огонь давал мало тепла, но Макфирли были намного счастливее тех из своих соседей, в односкатных лачугах которых вообще не было очага. — Странно… Он что, шестнадцатый?

Роженица с гордостью кивнула.

— Восьмой сын, не считая троих, что родились мертвыми. — Мысли о мертворожденных младенцах омрачили изможденное лицо женщины, и она пробормотала: — Как вы думаете, мисс Макдугал, правильно будет назвать его тем же именем, что и одного из умерших? Мне страшно нравится имя Джеймс, но последнего из тех, что умерли, назвали Джеймсом…

Пегги взглянула на кричащий сверток у себя в руках, из которого высовывались красные кулачки, и вдруг почувствовала, что не выдержит этого больше ни минуты. Казалось, что закопченные стены лачуги давят на нее, а запах, обычно смесь капусты и человеческих экскрементов, был теперь, когда к нему примешивалось послеродовое зловоние, в тысячу раз хуже.

Пегги ощутила, как овсянка, съеденная на завтрак, стала подниматься к горлу, и со слабым стоном, сунув ребенка в поспешно подставленные руки акушерки, выбежала во двор.

Ничего не видя вокруг, Пегги добралась по снегу к выгребной яме, и здесь ее стошнило. Закончив, она вцепилась в жердь для сушки белья, припав щекой к холодному, грубо оструганному дереву и прикрыв глаза от сверкающего зимнего солнца. За стенами развалюхи запах был не лучше, но здесь она хотя бы не видела изможденного лица и тела, иссушенного непрерывными родами.