Елена Арсеньева - Ножка терпсихоры, или Куртизанка в силу обстоятельств (Евдокия Истомина)

Впрочем, кое-кто рассказывал, что Якубович сначала посоветовал Шереметеву вызвать на дуэль Грибоедова, обещая в свою очередь стреляться с Завадовским. Шереметев так и сделал, но Грибоедов на вызов его отвечал:

– Нет, братец, я с тобой стреляться не буду, потому что, право, не за что, а вот если угодно Александру Ивановичу, то я к его услугам.

Тогда Шереметев вызвал Завадовского.

Люди, хорошо знающие натуру Якубовича, говорили, что дуэль хороша была для него уже тем, что позволяла самочинно распоряжаться своей и чужой жизнью, а эти опасные игры он любил больше всего на свете. Позднее, примкнув к декабристам, приведя полки на Сенатскую площадь и отказываясь от всех попыток мирных переговоров между правительством и бунтовщиками, Якубович подтвердит эту свою позицию. Играя своей и чужой жизнью, он ощущал себя этаким Денницею, бросающим вызов мирозданию. Именно неуступчивость Якубовича «завела» Шереметева, еще больше ожесточила его – и окончательно погубила.

Как говорят знатоки, романтический бретер нарушал одну из главных заповедей тогда неписаного, а позже ясно сформулированного дуэльного кодекса: «Дуэль недопустима как средство для удовлетворения тщеславия, фанфаронства, возможности хвастовства, стремления к приключениям вообще, любви к сильным ощущениям, наконец, как предмет своего рода рискованного, азартного спорта».

Для истинного человека чести, в первую очередь – человека дворянского авангарда, дуэль была делом величайшей серьезности и значимости…

А впрочем, кто знает, может статься, Якубович именно так ее и воспринимал… да и не в нем, строго говоря, дело!

Шереметев в конце концов вызвал Завадовского, Якубович должен был стреляться с Грибоедовым.

Того же дня, 9 ноября 1817 года, в 4 часа дня Шереметев с Якубовичем приехал к Завадовскому и потребовал от него тот же час драться насмерть. Если у графа и несколько испортилось настроение при виде бывшего друга, у которого он переманил любовницу, то он виду не подал. В конце концов, Дуня к Шереметеву воротилась, так о чем же может быть разговор?! Ну, разговор тем не менее продолжался, Шереметев требовал стреляться. Завадовский, делая хорошую мину при плохой игре, просил дать два часа срока, для того чтобы пообедать, и тогда Якубович решил отложить дуэль до 10 ноября. На другой день в 9-м часу утра Шереметев и Якубович приехали снова к Завадовскому для переговоров о дуэли, причем Шереметев, как и накануне, говорил, что поединок должен быть смертельным.

Правда, потом, на следствии, Якубович опровергал показания Завадовского о суровых условиях дуэли и о клятве Шереметева, но эти показания были подтверждены гвардейской артиллерии подпоручиком бароном Строгановым, бывшим в то время у Завадовского. Завадовский старался успокоить Шереметева и отклонить его от дуэли: ну что за ссоры между близкими людьми, что такое актерка, да бери ты ее себе, мне она и даром не нужна – etc., потом просил, между прочим, у него картеля, то есть письменного вызова. Но все усилия были напрасны, и барон Строганов также не смог убедить Шереметева в бесцельности поединка.

10 ноября дуэль не могла состояться потому, что для нее не выбрали еще места, а 11-го – из-за сильного снегопада и метели. Только в понедельник 12 ноября в два часа дня противники съехались на Волковом поле, что простиралось от Обводного канала до Волкова кладбища. Барьер был сделан на 18 шагах, и условились, что тот, кто первый выстрелит, тот должен подойти к барьеру. Завадовский и Якубович потом отрицали присутствие секундантов; но молва называла свидетелями дуэли Грибоедова, лейб-гусара Каверина и доктора Иона.

Когда дуэлянты с крайних пределов барьера стали сходиться на ближайшие, Завадовский, который был отличный стрелок, шел тихо и совершенно спокойно. Хладнокровие ли Завадовского взбесило Шереметева, или просто чувство злобы пересилило в нем рассудок, но только он не выдержал и выстрелил в Завадовского, еще не дошедши до барьера.

Пуля пролетела около Завадовского близко и оторвала часть воротника у сюртука, у самой шеи. Тогда уже, и это очень понятно, разозлился Завадовский.

– Ах, ты хотел убить меня? – воскликнул он, словно прежде не верил в это. – Ты посягал на мою жизнь? К барьеру!

Делать было нечего. По вечным правилам дуэли, Шереметеву должно было приблизиться к дулу противника… Он подошел. Секундантам стало понятно, что кровавая развязка неминуема. Тогда доктор Ион и Каверин стали довольно громко просить Завадовского, чтобы он пощадил жизнь Шереметеву. У Шереметева же они требовали пойти на мировую.