Кейси Майклз: Как покорить герцога

— Не стоит грубить, — произнесла Шарлотта, понимая, что, возможно, виноваты оба.

Мужчину сбросила лошадь, его прекрасная одежда — несомненно, очень дорогая — испорчена. По ее вине? Ради бога! Пожалуй, ей не стоило обращать внимание на то, что, если б он не натянул поводья с такой силой, его лошадь — похоже, вовсе не норовистая — не встала бы на дыбы. Ну да, ей, возможно, вообще не следовало обращать на это внимание.

— Я не собиралась сбрасывать вас с лошади. Это был несчастный случай.

— Несчастный случай, как же! Тот идиот, который устроил в Лондоне Большой пожар, тоже так говорил. Вы выскочили на дорогу, мадам. А теперь будете утверждать, что именно я виноват в том, что вообще ехал по ней.

— Вздор! — резко ответила Шарлотта, уже теряя терпение. — Вы вправе находиться здесь. А собственно, почему вы здесь? — нахмурив брови, спросила она.

Мужчина наконец встал и выхватил у нее шляпу. Он надел ее, но тут же сбросил, коротко выругавшись, и шляпа упала на дорогу. Шарлотта привстала на цыпочки. Надо же! Он высокий! Это впечатляло.

— В чем дело? Что случилось? Что-то с головой? Но я ничего не вижу.

Но как она могла увидеть? Он был очень высок, что поразило Шарлотту. При ее высоком росте не так уж много ей встречалось мужчин, которым она оказалась бы по плечо. Этот человек действительно заставил ее почувствовать себя неловко.

— Проклятье! — Мужчина прикоснулся к затылку и посмотрел на руку: пальцы были в крови. — За шесть лет войны остаться почти невредимым, а всего в миле от дома — разбить голову! Да еще из-за женщины, не иначе!

От дома? Он сказал: от дома. Она услышала это. Ее глаза широко раскрылись от изумления.

Пока он шарил в кармане, отыскивая носовой платок, чтобы зажать рану, Шарлотта смотрела на Рафаэля Дотри, которого в последний раз видела в тот день, когда он уехал на войну, да еще только в своих глупых девичьих мечтах в последующие годы.

Он выглядел совсем не таким, каким она помнила его.

Этот человек казался в два раза крупнее того Рафа, которого она знала прежде, — хотя, возможно, все дело было в том, что он весил на добрых три стоуна больше, чем тот долговязый юноша, из-за чьей широкой искренней улыбки у нее подгибались колени. Волосы? Да, это были все те же угольно-черные волосы, которые она помнила, только длиннее.

Но черты его лица казались более резкими, мужественными, а кожа стала смуглой, как у фермерских работников… за эти годы солнце и ветер продубили ее, и в уголках глаз появились морщинки.

Шарлотта снова оглядела его.

Это не были глаза Рафа. Цвет тот же — глубокий, карий, почти золотистый. Но взгляд их стал тяжелым.

Глаза человека, умудренного годами, а не те смеющиеся глаза мальчика, которого она знала прежде. Эти глаза видели то, чего она и представить себе не могла.

Шарлотта подавила легкую дрожь: ее охватила какая-то смутная робость, к которой, однако, примешивалось откровенное любопытство. Почему она никогда не задумывалась, что война и шесть долгих лет, проведенных вдалеке от Ашерст-Холл, могут так изменить его?

— Раф?

Все еще прижимая платок к затылку, он взглянул на нее:

— Простите?..

Неужели в его глазах и вправду зажегся интерес?

— Боюсь, у вас преимущество передо мной, мадам.

— Если так, ваша светлость, то это что-то новенькое, — ответила Шарлотта, сделав насмешливый реверанс. И похоже, она не собиралась придержать язык. — Пожалуй, мне следовало бы сбросить вас с лошади еще шесть лет назад. Возможно, в тот день, когда вы с Джорджем и Гарольдом как ни в чем не бывало обсуждали в моем присутствии прелести новой служанки в деревенском трактире — словно меня рядом и вовсе не было.

— Постойте, мадам… Неужели…

Раф моргнул и наклонился ближе, внимательно вглядываясь ей в лицо.

— Чарли? Ей-богу, это ты! И все еще бушуешь во всем Ашерст-Холл, как я погляжу. Мне следовало бы сразу догадаться. Может, тебе стоило бы опять швырнуть мне в голову яблоко. Тогда бы я сразу вспомнил. От тебя всегда можно было ожидать какой-нибудь выходки.

Шарлотта подавила желание снова встать на цыпочки и влепить ему пощечину.

— А вы, ваша светлость, всегда были бесчувственным грубияном. К тому же я — Шарлотта, а не Чарли. Терпеть не могу, когда меня называют Чарли.

— В самом деле? — живо улыбнулся он, и в груди у Шарлотты что-то сжалось. Пусть это был и не тот Раф, которого она помнила, но улыбка была та самая — открытая, искренняя. — Мне больше нравится Чарли. Как можно, обладая здравым умом, хотеть, чтобы тебя называли Шарлоттой?