Констанс Йорк - Воскреснуть и любить

…Рот прижимался ко рту, и она пила влажное тепло так, будто умирала, а это тепло могло сохранить ей жизнь. Ее руки обвивали его шею и ощущали тепло кожи и биение пульса. Поцелуй становился все крепче. У нее уже не осталось никаких сомнений, что он действительно любит ее. И все же она боялась дышать, боялась пошевелиться, ей казалось, что стоит зажмуриться, и все происходящее окажется сном.

Нет, это не сон: он настоящий, теплый и очень решительный. Его терпение кончилось. Он не собирался ничего объяснять. Его руки, обнимавшие ее, дрожали. Но не от страха, как она сначала подумала. От желания. От неудержимого желания. Она не могла насытиться его прикосновениями.

Ее одежда куда-то исчезла. Она не помнила, как и когда это случилось. Осталось лишь случайное воспоминание о том, что она помогала ему раздеть себя и раздеться самому. Страсть кружила голову, то ускоряя, то замедляя бег времени. В мозгу мелькали обрывки слов — она говорила ему о своей любви, и он отвечал ей тем же.

Когда их тела сплелись, он перекатился на спину и привлек ее к себе, не прерывая поцелуя. Она ощущала прикосновение его длинных ног, каменной груди и… того, что лучше всяких слов говорило о любви и желании.

Оставалось одно. Самое главное. Он рывком перевернул ее на спину и накрыл своим телом. А затем, нежно и твердо глядя в глаза, овладел ею. И этот взгляд отражал все, что он чувствовал: радость, любовь, гордость.

Он двигался неторопливо, вновь и вновь наполняя ее. И целовал, и шептал слова любви. Казалось, своим телом, губами, выражением глаз он смывает последние ее сомнения. Его любовь была ярким солнечным лучом, способным растопить лед, если тот еще сохранился в укромных уголках ее души. Теперь она была уверена, что он хочет ее так же бурно и неистово, как и она его.

Она не знала, что близость может быть столь полной. Пламя его желания приводило ее в экстаз всякий раз, когда они сливались воедино. А когда завершение перестало быть безумной мечтой и превратилось для обоих в реальность, которой уже нет сил сопротивляться, она до конца отдалась жару и полыхающему свету страсти…

Так начался их настоящий брак. Так началось счастье.

Но, Боже мой, как же долог, извилист и тернист был путь к вершинам этого счастья!

Что ж, у них есть целая жизнь, чтобы наверстать упущенное.

Однажды ночью сквозь три слоя белой краски, которой преподобный Энтони Хэкворт и его нищая паства обильно покрыли штукатурку, вновь проступил символ бандитской шайки. Однажды ночью некий бездомный вскрыл замок и устроил себе ложе под неканоническим изображением Иисуса, украшавшим голую стену церкви. Однажды ночью неуловимые призраки вывалили на ступеньки груду мусора, выкопали из крошечного цветника последнюю хризантему и бросили в ящик для жалоб послание, в котором критиковался десерт, поданный во время проходившего каждую среду традиционного братского ужина.

— «Пива, а не мороженого. Меньше болтовни» — прочитал Энтони, скомкав в руке записку, состоявшую из двух предложений, и хмуро уставился на старика, который собирал свои пожитки в потертый мешок, освященный годами бродяжничества. — Это ты написал? — спросил Энтони.

Бездомный покачал головой.

— Ты знаешь про наши братские ужины по средам?

Старик молча воззрился на священника.

— Каждую среду в шесть часов вечера мы устраиваем здесь трапезу для тех, кто голоден. Тебе всегда будут рады. А когда в следующий раз понадобится ночлег, позвони в колокольчик. Я открою. Не надо ломать замок.

— Церкви не должны быть на запоре, — пробормотал взломщик. — А дети не должны получать колотушки за то, что они расписывают стены и крушат мебель.

Ночной прихожанин уставился на изображение, которое охраняло его сон.

— Человека, который нарисовал это, тоже следовало бы поколотить.

Суровая линия рта Энтони слегка смягчилась.

— Ты так думаешь?

— Христос с четырьмя разными лицами. — Старик пожал плечами. — Кому это пришло в голову?

— Почему ты решил, что это Иисус?

— Вот это лицо, похоже, его. — Знаток церковной живописи указал на один из четырех ликов, сильно отличавшийся от остальных.

— Потому что оно белое? Но если бы ты был черным, то признал бы Иисуса в соседнем образе.

— Что это за церковь? Что заставило тебя приехать в Кейвтаун [1] Cavetown ( англ .) — Пещерный город. — Здесь и далее примеч. пер . и служить в храме для убогих?