Констанс Йорк - Воскреснуть и любить

Сегодня с этим уже ничего не поделаешь. Здесь мог помочь только еще один слой краски. А может, и нет. «Мустанги» с Восточной авеню хотели, чтобы их герб сохранился во веки веков. Он был нарисован огненно-красной краской и подчеркнут черной эмалью. Художник был талантлив. Символом шайки была вставшая на дыбы оскалившаяся дикая лошадь, любовно переданная во всех подробностях. И рисунок, и сопровождавшую его таинственно-непристойную надпись тщательно закрашивали. Казалось, они исчезали, но лишь для того, чтобы снова проступить сквозь три слоя белой краски.

Похоже, победоносный символ указывал на тщетность всего, что пытался сделать Хэкворт. Однако в последнее время сеятель доброго и вечного приучил себя думать, что как ни малы его дела, они все же принесут свои плоды. Прежде чем переехать в Кейвтаун и возглавить церковь Двенадцати апостолов, он два года вовсе ничего не делал. Тогда было неизмеримо хуже. Здесь, по крайней мере, он боролся, а не дрейфовал по ветру. Если уж и ему, и обитателям Пещер суждено провалиться в тартарары, то они провалятся, сражаясь до последнего. Бок о бок.

Его мысли прервал женский голос.

— Знаете, надо было бы позвать сюда парнишку, который сделал это, а заодно и его дружков и попросить их расписать всю эту стену. Пусть изобразят Христа в Гефсиманском саду или Тайную Вечерю. Похоже, это единственный способ покончить с безобразием.

Энтони обернулся. В первый раз за утро его лицо осветилось улыбкой.

— Вы сегодня рано, Глория. Пришли дать мне совет или помочь расставить стулья?

— Я иду к мессе у святого Павла.

Глория Макуэн подошла ближе и остановилась рядом. Это была маленькая женщина неопределенного возраста, смуглая и седовласая. Сегодня на ней был прекрасно сохранившийся зеленый костюм из искусственного шелка по моде сороковых годов и соломенная шляпка с короткой зеленой вуалью. Глория жила в Кейвтауне с незапамятных времен. Она преподавала в местных школах, служила в муниципалитете и заседала в любом комитете, если он того заслуживал. Ее болезненной страстью было желание создать нормальный город из места, которое другие называли просто и смачно — «загон».

— Надо сказать, мальчишки не без таланта. — Она вскинула голову. — Держу пари, тут не обошлось без Габриеля Браво. Его учила рисовать мать. Она была славная женщина. Целыми часами возилась с сыном. А однажды утром взяла и исчезла. Папаша же его — человек конченый.

— Пару раз наши пути с мистером Браво пересекались.

— Ветхий Завет с этой стороны… — Глория указала на противоположную стену. — Новый Завет — с этой. Пожалуй, Габриэль справился бы.

— Когда я в последний раз видел этого новоявленного Рафаэля, тот мочился на ступеньки церкви.

— Он пытался обратить на себя ваше внимание.

— И преуспел в этом. — Энтони сложил руки на груди. — А как же с сегодняшней службой?

— Ваша очередь через неделю. — Женщина поправила висевшую на плече сумку. — Приходится соблюдать расписание.

— А вы не пробовали раздвоиться?

— Вам будет очень недоставать меня сегодня? На какую тему проповедь? Что-нибудь интересное?

— Чудо с хлебами и рыбами.

— Только не напускайтесь на людей, как вы обычно это делаете. Они приходят сюда, чтобы слегка вкусить от Божьей благодати. Люди устали от напоминаний, что они должны изменить мир. Большинство сидят здесь, чтобы помолиться о лишнем часе сна или о лишнем куске за завтраком.

— Значит, Господь существует для того, чтобы набивать их желудки?

— У него для этого больше возможностей, чем у нас.

— Я несу им кусочек Господа.

— Если так, не забудьте и себе прихватить. — Она пожала священнику руку и ушла, прежде чем тот сообразил, что ей ответить.

Энтони выглянул в окно, следя за тем, как маленькая фигурка Глории исчезает в осеннем утреннем тумане.

Внезапно из того же тумана вынырнули трое молодых людей. Все трое были одеты в распахнутые на груди длинные темные пальто с разрезом и грязноватого цвета ковбойки, из-под которых выглядывали зеленые футболки армейского образца. Впрочем, между ними была кое-какая разница. Один носил тщательно отутюженные брюки цвета хаки, двое других — джинсы. У одного на голове красовалась нахлобученная на уши черная охотничья каскетка, у другого — бейсбольная кепка, перевернутая козырьком назад, а у третьего не было ничего, за исключением двух заплетенных косичек и по-военному точного пробора.

Энтони достаточно хорошо знал их, чтобы понять: парня в черной каскетке следует опасаться.