Патриция Мэтьюз - Трудный выбор

— Спасибо, — поблагодарила Рейчел, принимая предложенную постель и устраиваясь на сиденье.

Когда вернулись Диверы, она уже почти задремала. Поезд тронулся, сделал несколько резких рывков, затем движение его стало плавным, и когда колеса ритмично застучали по рельсам, Рейчел уже засыпала.

Она не могла определить, сколько проспала. Во сне она видела мужчину, его она не знала, и образ его был неясен. Ей снилось, что руки незнакомца касаются ее груди, ласкают ее, и соски, как крошечные бутоны, поднимаются ему навстречу. Его руки гладили нежную кожу в углублении пупка, скользили ниже, вдоль изгиба бедер к самой интимной части ее тела. Там умелые пальцы теребили ее страждущую плоть, пока ощущения, которые она гнала от себя, когда бодрствовала, не переполнили ее, и она проснулась, испытывая острейшее наслаждение и глубокую растерянность.

Рейчел выпрямилась и окинула взглядом вагон, чтобы определить, не наблюдает ли кто-нибудь за ней. Тетя и дядя спали. Ее взгляд непроизвольно скользнул в заднюю часть вагона, но она сразу вспомнила, что Хоуки Смит сошел с поезда.

То, что она спала, было слабым оправданием и не могло служить для нее утешением. Как она вообще могла видеть такой сон?

Рейчел была чиста и девственна. Она не знала ни одного мужчины, хотя многие желали ее и дорого заплатили бы, чтобы обладать ею. Но Рейчел понимала, что наделена страстной натурой, и поэтому постоянно старалась одергивать себя. Однако она гордилась тем, что вызывает интерес мужчин, и была не прочь пофлиртовать.

Машинист включил гудок локомотива, и одинокий звук разнесся по прерии. Рейчел вспомнила, как впервые услышала гудок паровоза в ночи. Она была совсем маленькой девочкой, когда через северную часть плантации Боннеров провели железную дорогу. Ночной поезд шел от Миссисипи к Джексону. Гудок паровоза казался ей тогда незнакомым и страшным. Этот звук разбудил ее, и она заплакала.

— Почему ты плачешь, принцесса? — спросил отец, подойдя посмотреть, что случилось.

— Я боюсь дракона, — ответила она.

— Дракона? — Он прикрыл рот рукой, пряча улыбку. — Какого дракона, принцесса?

Снова раздался печальный гудок паровоза.

— Вот этого. Папочка, почему он так кричит? Отец тихо засмеялся:

— Это никакой не дракон, дорогая Рейчел. Это просто поезд идет по новой дороге, и теперь он будет проходить здесь каждую ночь.

Звук повторился.

— Слышишь? — спросил отец. — Он говорит: «Споко-о-о-йной но-о-очи, спи кре-е-пко». Опять послышался гудок паровоза.

— Споко-о-о-йной но-о-очи, спи кре-е-пко, — протянул отец, вторя протяжному звуку.

— Споко-о-о-йной но-о-очи, спи кре-е-пко, — со смехом произнесла Рейчел, и с того времени отдаленный звук паровозного гудка напоминал об отце.

Рейчел поправила подушки. Поезд мчался и мчался по прерии. Выглянув в окно, Рейчел увидела в лунном свете черные тени от стада бизонов — животные тяжело бежали прочь от железной дороги. Наверняка именно им сигналил машинист паровоза. Увидев их, Рейчел подумала о Хоуки и о том, что он почему-то изменил свои планы и остался в Уиллоу-Стейшн.

А еще ей было интересно, как он будет выглядеть, когда вымоется, — если это вообще когда-нибудь произойдет.

Если бы Рейчел в этот момент находилась в задней комнате салуна «Чикаго», то увидела бы, как выглядит чистый Хоуки. Или по крайней мере ей не пришлось бы долго ждать, поскольку как раз в это время он сидел в большой латунной ванне и с наслаждением соскребал с себя скопившуюся за четыре недели пребывания в прерии грязь. Его грязную одежду отнесли к Линь Чоу, рабочему прачечной, расположенной дверь в дверь с салуном, а на спинке стоящего рядом с ванной стула висели чистые брюки и рубашка. Во рту у свежевыбритого Хоуки задорно торчала сигара, он напевал «На траву легла роса, Лорена…» и пытался потереть себе спину.

— Если ты перестанешь издавать эти адские звуки, Хоуки, я потру тебе спину, — произнес женский голос. Хоуки поднял голову и широко улыбнулся.

— Привет, Кейт. В чем дело? Ты хочешь сказать, что тебе не нравится мое пение?

— Ты это так называешь? По-моему, у койотов получается лучше, — сказала Кейт Малдун и, взяв мочалку, провела ею несколько раз по спине Хоуки.

— О-о, — довольно протянул он. — Немного левее, если не трудно. Вот здесь! Разумеется, я называю это пением. Моей лошади нравится.

— Ага, а где твоя лошадь теперь?

— Умерла, — ответил Хоуки. — Ее подстрелили индейцы.

— Это ты так говоришь. А на самом деле твое пение отправило ее на тот свет.