Ханна Хауэлл - Горец-защитник

Саймон что-то пробормотал. Похоже, уверял ее, что ей не причинят вреда. Потом снова начал гладить ее ногу, словно был не в силах справиться с собой.

— Предупреждаю… О-о. О Боже. Еще! — простонала она. — О-о, как это хорошо…

Илзбет услышала, как открывается дверь, и взвизгнула, когда ее внезапно бросили на постель. Сорвав с головы простыню, она увидела Саймона, который пристально смотрел на нее сверху вниз, уперев руки в бока. На лице его ясно читались ревность и гнев. Илзбет ничего не смогла с собой поделать: она весело рассмеялась.

Саймон посмотрел на хохочущую Илзбет и против воли улыбнулся. Не получилось долго ее дурачить! Однако все эти ахи и охи решительно заставили его поволноваться. Ни одному мужчине не понравится, что его женщина будет ахать и охать от чьих угодно прикосновений. Плутовка все точно рассчитала!

— Ты сыграла со мной злую шутку, — сказал он.

— Я?! Я не тащила тебя силком, набросив мешок на голову. А еще я хотела бы побеседовать с твоими братьями о том, что лгать нехорошо.

Илзбет села, свесив ноги с кровати. Оглядевшись по сторонам, она поняла, что находится в одном из домиков, которые ее семья предназначала для гостей. Очень полезная вещь, если имеешь такую большую семью, как у нее.

— Что ж, повеселились, и хватит. Мне пора идти выбирать пони.

— Мои братья как раз сейчас покупают пони. Одного для Марион, второго для Рейда и еще одного — для Элен.

— Значит, они точно знают, какие пони им нужны?

— Конечно, ведь один человек из тех, с кем им пришлось жить, разводил пони.

— Вот лжецы!

— Я был в отчаянии, — признался Саймон и торопливо запер дверь на засов, заметив, что Илзбет разглядывает дверь, явно прикидывая что-то в уме. — Мне нужно с тобой поговорить. Я ждал бы и дольше, пока ты не сменишь гнев на милость, но мне скоро придется вернуться в Лоханкорри. Пора собирать урожай, знаешь ли.

Он встал рядом с кроватью.

— Саймон, я признаюсь, что вела себя отвратительно. — Он попытался ей возразить, но она подняла руку. — Да, отвратительно. Не знаю, была ли то попытка тебя наказать, или я просто сердилась. Но это было плохо. И я еще много чего делала — у мамы наверняка есть список моих проступков, — чтобы показать тебе, как ты мне безразличен.

— Но почему?

— В тот день в тюрьме ты обидел меня, когда оттолкнул — так грубо, так холодно, так безоговорочно! И было тем более обидно, что я на свободе и все наши труды ради того, чтобы поймать настоящих предателей, наконец закончились. Я хотела разделить с тобой радость победы. Да, конечно, и печаль тоже, ведь на плахе пролилась кровь вашего родного брата. Но оказалось, что наша с тобой история тоже закончилась. Как будто я всего-навсего очередная невинная жертва, которую тебе нужно было защищать.

Саймон сел на постель и обнял Илзбет, невзирая на странное напряжение, которое почудилось ему в ее гибком теле.

— Нет! Ты никогда не была для меня очередной загадкой, которую предстояло решить, а потом забыть и заняться следующей. Никогда! Я вынужден был порвать с тобой быстро и решительно, потому что был слаб. Мне хотелось остаться с тобой, держать тебя в объятиях и позволить тебе утешить меня, потому что мой брат сошел с ума…

— Но зачем вообще было уходить, Саймон?

Илзбет попыталась поймать его за руку, когда он вдруг вскочил и начал мерить шагами комнату.

— Это нелегко объяснить, — начал он. — Я проявил трусость и малодушие. Я только что увидел, как мой старший брат, мой лэрд, потерял последний ум. Слова, которые он выкрикивал, все еще терзали мои уши, снова и снова доказывая, что он обезумел. Это был сущий кошмар — видеть, как обрывается последняя нить, и Генри признается во всех убийствах, которые совершил, и объясняет зачем. Смеется над нами — кто мы такие, чтобы его судить? Моя голова шла кругом, ноги подкашивались. Мне казалось, что он облил меня грязью, покрыл несмываемым позором. Я думал лишь о том, что ты заслуживаешь лучшей доли, нежели связать свою судьбу с человеком, который может превратиться в такое же чудовище, каким под конец стал Генри.

— Нет, Саймон…

— Нет. Теперь я знаю, что я не такой, как Генри. Никогда не был и никогда не буду. Но, чтобы это понять, мне потребовалось время. Те приступы безумной ярости, которые меня тогда мучили, мешали видеть ясно, потому что я был уверен: это признак, что со мной тоже что-то неладно. Да в общем, со мной и было неладно, но по другой причине. Просто за те долгие годы, что я наблюдал злодейства Генри, во мне накопился страшный гнев.