Лиз Карлайл: Красивая, как ночь

Долгие мгновения Кэм целовал ее, открыто заявляя на нее свои права. Наконец, отстранившись, шагнул к столу, развязал один из кожаных седельных мешков, небрежным движением вытащил сверток в коричневой бумаге и развернул его. Изумрудно-зеленый шелк заструился по столу, спадая каскадом на стул, где только что сидел Бентли.

Хелен обескураженно посмотрела на него.

— Что это?

— Я хотел, чтобы из него было сшито твое свадебное платье, Хелен. Я всегда мечтал, чтобы у тебя было зеленое шелковое платье, ты же знаешь. Оно будет отлично смотреться вот с этим. — Кэм взял ее левую руку и надел кольцо с полудюжиной изумрудов.

Хелен сразу узнала его, словно давнего друга. Кэм поднес ее руку к губам. Под глазами у него залегли усталые тени.

— Если у тебя больше нет ожерелья, это не страшно, Хелли. Мы закажем копию.

— Оно у меня, — дрожащим голосом возразила она.

Кэм вздохнул с явным облегчением, несомненно, оценив, какая это была жертва с ее стороны. Если бы она продала ожерелье, то сто раз могла бы перекрыть крышу своего старого домика.

— Я также получил в Лондоне особое разрешение на брак, Хелен. Я знаю, что обещал не давить на тебя, но я тогда говорил неправду.

Хелен подняла на него глаза, затуманенные слезами.

— Мы поженимся немедленно, — твердо сказал он. — До отъезда из Солсбери. Я не стану ждать, это напряжение просто невыносимо. Поэтому мы обвенчаемся завтра утром в соборе. Я уже обо всем договорился. Ты слышишь? И к черту мой траур. А зеленый шелк… ну, что ж, прости. Наденешь его как-нибудь потом.

Слезы все подступали и подступали, Хелен открыла рот, чтобы дать согласие, но Кэм заставил ее умолкнуть новым поцелуем.

— Не надо слов, Хелен, слышишь, — проворчал он, прижимаясь лбом к ее лбу. — Я чертовски устал спорить о том, что давно предначертано нам судьбой. Нашей единственной ошибкой было то, что мы сомневались друг в друге. Теперь, какие бы новые испытания ни уготовила нам жизнь, а их, думаю, будет немало, мы все преодолеем вместе. И тебя будет защищать мое имя. Так что ничего не говори, Хелли.

— Совсем ничего? — спросила она, прижавшись макушкой к его подбородку. — Вообще никаких слов?

Кэм тихо и обреченно засмеялся.

— Вижу, ты и на секунду не хочешь подчиниться, да? Ну, что ж, очень хорошо. Скажи его!

— Да! Вот! Только одно слово.

В парадном зале Халкота, украшенном еловыми гирляндами, собрались многочисленные арендаторы и слуги. На балконе над лестницей квартет сельских музыкантов играл рождественские и народные песни, а за окнами только что выпавший снег накрыл роскошным ковром поля и леса Глостершира.

На ближайшем от входа столе аккуратными стопками лежали подарки: теплые шерстяные шарфы, прочные кожаные перчатки, всевозможные игрушки и сладости. За столом возвышался Милфорд, который с помощью Арианы выбирал подарки, чтобы вручить каждому вновь прибывшему гостю наиболее подходящий. А гости толпой валили в дом, смеясь, болтая, отряхивая снег с ботинок. Глядя на эту картину, Хелен почувствовала, что теперь наконец действительно вернулась домой. Два кресла времен Тюдоров были принесены из желтой гостиной и поставлены рядом на сооруженный помост у двери в зимний сад. С этого возвышения Хелен и Кэм уже почти два часа обменивались рождественскими поздравлениями с гостями. Но как заметила Хелен, все это время его взгляд не отрывался от Арианы.

Душа Хелен радовалась при виде девочки. Ариана стояла рядом с Милфордом, застенчиво улыбаясь всем, кто подходил к ней. И хотя она лишь тихо здоровалась, ее глаза радостно сияли, когда она вручала подарки.

Кэм откинулся на спинку кресла и, подняв бокал с вином, незаметно указал им в сторону девочки.

— Взгляни на Ариану, — тихо сказал он. — Она выглядит такой… счастливой. Такой нормальной. Моя дорогая Хелен, ты и представить не можешь, как я тебе благодарен.

Толпа отошла от них и собралась у балкона с музыкантами, которые заиграли энергичную версию «Двенадцати дней Рождества». Воспользовавшись этим моментом, Хелен быстро поцеловала мужа в щеку.

— О, Ариана совершенно нормальна. Но, Кэм, дорогой мой. Ты должен знать, что я имею к этому мало отношения. Ариана никогда и не была по-настоящему больной, просто растерянна и напуганна. Она пыталась делать то, что ей казалось правильным. Она хранила секрет своей матери, как та велела ей.

Кэм долго молчал.

— Хелен… ты думаешь, Ариана помнит? — В голосе его прозвучали отголоски прежней боли.