Барбара Картленд - Позови меня

Он писал Марине, что мать страшно обрадовалась ему и что сам он счастлив доставить ей радость своим присутствием.

Письма Элвина придавали ей мужества, хотя каждый день жизни в пустом доме в Лондоне усиливал ее чувство беспомощности и одиночества.

Чтобы отвлечься, Марина занялась уборкой дома — он казался ей таким грязным и запущенным после отъезда жильцов. Она была даже рада, что мама уже не увидит, в каком плачевном состоянии находятся вещи, которыми она так дорожила, во что превратились за год занавески, ковры и диванные подушки.

Марина начала уже подумывать, не пригласить ли ей квартирантку, чтобы не было так одиноко. Вполне можно сдать мамину спальню и даже гостиную. А может, взять даже двух жильцов, а она спала бы в кабинетике позади гостиной?

Каждый раз, выписывая чек на квартирную плату или на еду и видя, как мало денег остается на ее счете в банке, она понимала, что мешкать уже нельзя — необходимо что-то срочно предпринимать.

Сэр Джон взял с нее две гинеи, и, выкладывая на стол золотые соверены, Марина подумала, не слишком ли это высокая цена за то, что он ей сейчас сообщил?

Но когда она пришла домой, то вдруг осознала, что теперь разом решились все ее проблемы. Не нужно уже искать работу, сдавать комнаты и жить бок о бок с незнакомыми людьми: оставшихся в банке денег вполне хватит на те три недели, которые ей остались.

И опять мысль о страшном диагнозе вызвала у нее дрожь во всем теле.

«Элвин, наверное, презирал бы меня за этот страх, — подумала она, — но ведь мне страшно! Да, да — страшно! Я не хочу умирать! Не хочу открывать для себя никаких потусторонних миров! Я хочу жить здесь, на земле!»

Марина решительно взяла в руки шляпу и надела ее. Она поняла, что ей нужно делать. Сейчас она сообщит Элвину обо всем, что с ней случилось. Пошлет ему телеграмму. Это, конечно, дорого, но разве в деньгах сейчас дело?

Только Элвин поймет ее и сможет утешить.

Она отвернулась от зеркала, и в этот момент ей в голову пришла еще одна мысль.

Элвин сказал тогда: «Позови меня, и я приду».

Да, она попросит Элвина приехать, она уверена: он сдержит свое обещание.

Марина сбежала вниз по лестнице. В ее глазах появился какой-то новый свет.

— Я попрошу Элвина прийти ко мне на помощь, — громко произнесла она.

Торопливо захлопнув за собой дверь, она побежала по улице к почтовому отделению на Слоун-сквер.

Похоронный кортеж остановился у коричневого каменного здания на Пятой авеню.

В первом экипаже сидели все трое братьев Вандерфельд.

Головы лошадей были украшены черным крепом, и высокая шляпа кучера тоже была обвязана широкой креповой лентой.

Трое братьев — впереди старший, Харви, — начали медленно подниматься по длинному пролету лестницы к центральному входу.

Через каждые три ступени, дрожа под проливным дождем, стояли ливрейные лакеи в бриджах до колен и пудреных париках, с черными нарукавными повязками на малинового цвета ливреях.

Харви Вандерфельд вошел в большой мраморный зал, где канделябры были из венецианского стекла, гобелены — из Франции, резные позолоченные стулья — из Италии и ковры — из Персии.

Мимо замерших в ожидании лакеев он прошел своей быстрой походкой в огромную гостиную, где другая группа лакеев уже готова была обносить всех напитками. Общество сначала должно было собраться здесь, а потом перейти в столовую, отделанную в средневековом стиле, где был накрыт завтрак на золотых блюдах.

Гостиная была обставлена мебелью в стиле Людовика XIV и украшена полотнами итальянских и голландских мастеров и обюссонскими коврами. Белые стены мерцали позолотой, а занавеси из генуэзского бархата были богато отделаны кистями и шелковой бахромой.

— Желаете шампанского или виски, мистер Харви? — спросил дворецкий.

— Виски! — ответил Харви Вандерфельд и нетерпеливо поднес стакан к губам.

Уже начали собираться родственники — платья женщин были украшены крепом, черные вуали, откинутые с лица, изящно падали на плечи.

— Какие красивые похороны! — поспешила излить свои впечатления дама средних лет, обращаясь к Харви Вандерфельду.

— Мне приятно это слышать, кузина Элис.

— А ваша речь — она была поистине великолепна! Вы просто блистали красноречием! Никто не смог сдержать слез в часовне крематория.

Харви Вандерфельд с довольным видом молча принял похвалу. Когда же через двойную дверь красного дерева начали потоком стекаться многочисленные родственники от мала до велика, он сказал стоявшему возле него брату Гэри: