Барбара Картленд - Любовь во спасение

Клеона Говард ехала верхом по длинной аллее к Мандевилл-холлу, гадая, что заставило подругу вызвать ее запиской так срочно. Когда прибыл грум с поручением, в доме викария еще царила сонная тишина. Служанка, крепкая деревенская девушка, спала как убитая и проснулась только тогда, когда в ее окно застучали камешки. Взбежав по трем лестничным маршам, запыхавшаяся служанка появилась в спальне Клеоны в кое-как застегнутой блузке, без чепца и передника.

— Там молодой Джарвис из Мандевилл-холла, мисс, — выпалила она.

Клеона взяла у нее помятый листок, развернула и прочла записку, в которой было всего несколько строк.

— Спасибо, Роузи, — сказала она служанке. — Пусть Джарвис передаст мисс Мандевилл, что я сейчас же приеду.

Одеваясь, Клеона услышала стук копыт на заднем дворе и, выглянув в окно, успела заметить лошадь, которая уже почти исчезла в клубах дорожной пыли. Это был один из мышастых жеребцов сэра Эдварда, и девушку кольнула зависть: вот ведь молодому Джарвису доверяют такого отличного скакуна, а ей придется тащиться в Мандевилл-холл на славной старушке Бетси, которую никакими уговорами не заставишь сбиться с размеренной рыси.

Однако зависть была настолько не свойственна девушке, что, когда Клеона подъехала к портику у парадной двери дома сэра Эдварда, ей даже в голову не пришло сравнивать это роскошное жилище со старым обветшалым домиком священника.

— О, Клеона, как я рада тебя видеть! — Голос Леони дрожал, словно она была сильно испугана. Обняв ее за плечи, Клеона почувствовала, что подруга и впрямь дрожит.

Они родились в один год с разницей в несколько дней. Когда супруга сквайра и жена викария должны были вот-вот разрешиться от бремени, они, глубоко привязанные друг к другу, решили, что, если им обеим не повезет и родятся девочки, они назовут их одинаково. Так и случилось, и Клеона Мандевилл в брюссельских кружевах и Клеона Говард в простых батистовых были крещены в один день. Но то, что они обе откликались на одно и то же имя, оказалось ужасно неудобно. Поэтому, когда годовалая Клеона Мандевилл, едва начав лепетать, назвала себя Леони, ее родители и няньки подхватили это имя.

— В чем дело, Леони? — спрашивала теперь Клеона подругу. — Что-нибудь стряслось?

— Я должна сообщить тебе нечто невероятное, но только не здесь. — Леони боязливо оглянулась на широкую резную лестницу, которая вела из холла наверх. Клеоне, впрочем, казалось, что вокруг нет ни души. — Идем сюда… быстрее!

Леони сжала холодными пальчиками теплую руку подруги и повлекла ее за собой через Большой салон с открытыми французскими окнами на лужайку. Клеона поняла, что они направляются в беседку, стилизованную под греческий храм. Это было их с Леони убежише с самых ранних лет. Там они хранили игрушки, поверяли друг другу свои секреты и придумывали разные шалости, которые часто кончались тем, что девочек отправляли спать без ужина и заставляли в наказание заучивать наизусть несколько трудных стихов Вергилия или следующую воскресную молитву.

Наконец они вошли в беседку, и Леони закрыла за ними дверь.

— Ну, говори же скорее, в чем дело! — воскликнула Клеона, бросаясь на обитый штофом диван, который принесли сюда по желанию Леони.

— Клеона, ты должна мне помочь!

— Ну конечно, я помогу, но объясни мне, что случилось. Я никогда не видела тебя в такой горячке. Ты бледна как мел. Ты, случайно, не заболела?

— Я всю ночь не спала. Я написала ту записку еще в пять утра и ждала во дворе, когда Джарвис придет на работу.

— Дорогая, но почему ты сама не приехала? Ты же знаешь, что бы тебя ни тревожило, мама будет только рада, если ты побудешь у нас.

— Да, да, я знаю, — быстро проговорила Леони. — Но мне необходимо поговорить с тобой наедине. Я так боюсь, что кто-то может подслушать!

— О! Ради Бога, Леони, говори же наконец! Наверно, стряслось что-то ужасное, раз ты так расстроена.

— Не столько ужасное… хотя в каком-то смысле — да, ужасное, — непонятно ответила Леони и, сев на диван рядом с подругой, взяла ее за руку. — Поклянись мне, Клеона, поклянись всем святым, что ты поможешь мне и что ни слова из того, что я сейчас скажу, не слетит с твоих губ.

Это была их старая детская клятва, и Клеона улыбнулась, повторяя:

— Клянусь всем, что я люблю и чем дорожу, и пусть я умру в долгих муках, если нарушу свое обещание.

Леони испустила легкий вздох, словно не была уверена в том, что ответит Клеона. Затем, понизив голос до шепота, она сказала: