Барбара Картленд - Из бездны — к небесам

Эта повесть о любви и ненависти, о страдании и счастье начинается с рассказа о том, как во время розыгрыша приза дерби две лошади приходят к финишу «голова в голову». Действительно, в истории этих самых знаменитых в мире скачек дважды имел место подобный случай.

В 1828 году Кадленд, жеребец герцога Ратленда, подошел к призовому столбу одновременно с Полковником, владельцем которого был почтенный Эдуард Петр. Скачки были повторены в тот же день после полудня, и голубую ленту получил Кадленд.

Но одно из самых примечательных в истории дерби событий произошло в 1884 году. Князь Баттиани пребывал в состоянии крайнего возбуждения, поскольку надеялся, что его Молодец, сын любимого жеребца князя, Проказника, выиграет 2000 гиней во время весенних скачек в Ньюмаркете. Однако напряжение оказалось столь велико, что на пороге столовой Жокей-клуба князь был сражен смертельным сердечным приступом.

Его смерть, несомненно, изменила весь ход скачек, поскольку, в соответствии с теми правилами, что действовали тогда, жеребец князя, Сен-Симон, был отстранен от участия в дерби. Сен-Симон был лучшей скаковой лошадью, какую когда-либо имел князь, и лучшим производителем, какого только знали английские скачки. Несомненно, именно он должен был выиграть дерби-1884 года.

В его отсутствие скачки закончились вничью: Харвистер сэра Джона Уиллоуби и Сен-Гатьен мистера Джона Хаммонда пересекли линию финиша одновременно. Стюарды предложили владельцам выбор: повторить скачки или разделить приз. Последнее предложение было единодушно принято.

1831 год

Ожидание было долгим: как всегда при розыгрыше больших призов, один фальстарт 1следовал за другим.

Маркиз Олчестер, глядя в бинокль на лошадей, готовых к скачке, нетерпеливо вздохнул.

— Волнуетесь, Линден? — спросил Перегрин Уоллингхем.

— Нет, я уверен в успехе, — ответил маркиз.

Его друг рассмеялся:

— Точно так же сказал и Бранскомб.

Лицо маркиза помрачнело.

Он прекрасно понимал, что жеребец графа Бранскомба, Порох, — опасный соперник Честолюбца, который принадлежал самому маркизу, но, как он только что сказал Уоллингхему, маркиз был совершенно уверен в победе своей лошади:

В день дерби 2всегда собиралось намного больше народу, чем на любых других скачках.

Розыгрыш приза дерби был событием, которого с нетерпением ждали все — и спортсмены, и любители. И хотя этот день не был официальным выходным, вряд ли хоть один работодатель в Англии удивился бы, обнаружив в это утро, что его работники исчезли, если, конечно, у них была хоть какая-нибудь возможность добраться до Эпсома.

— Наконец-то!

Чей-то возглас, подхваченный многотысячной толпой, взлетел над скаковым кругом, когда флаг стартера наконец опустился, и скачка началась. Лошади должны были пройти Таттенхемский поворот и выйти на финишную прямую непосредственно перед трибунами. Это был звездный миг для воров-карманников, ибо все, кто находился на трибунах, изо всех сил вытягивали шеи, не обращая внимания ни на что, кроме лошадей.

Но уже через три минуты этот миг минует. Утвержденный результат скачки передадут голубиной почтой, в тот же вечер он станет известен всем. Голуби на своих крыльях доставят записки с именем победителя в редакции газет и букмекерские конторы по всей стране.

Толпа на трибунах гудела, не умолкая ни на минуту, обсуждая все, что происходило на скаковой дорожке.

В ложе Жокей-клуба, откуда самые именитые владельцы лошадей наблюдали за выступлением своих скакунов и где шумное выражение чувств считалось дурным тоном, царила тишина, но напряжение было таково, что воздух, казалось, сгустился и застыл.

Перегрин Уоллингхем был уверен, что причиной этого напряжения отчасти была вражда между графом Бранскомбом и маркизом Олчестером. Эти двое были давними соперниками. Уоллингхем, старый и самый близкий друг маркиза, недолюбливал графа не меньше, чем сам Олчестер.

Одной из причин этого была высокомерная уверенность графа Бранскомба в том, что он не только самый замечательный спортсмен в Англии, но и персона столь важная, что выше него стоит разве что король. Герцогов, маркизов и уж тем более других графов он и за людей не считал, полагая, что происхождение и древний титул ставят его несравненно выше их всех, и только благодаря какому-то несправедливому повороту судьбы он не является претендентом на престол.