Барбара Картленд: Волшебные чары

Но жители деревни предпочитали верить, что Бетси была дитя Сатаны, и всегда многозначительно пожимали плечами, как будто от мрачных предчувствий, когда она проходила мимо.

Если она бормотала что-то нечленораздельное — что она делала постоянно, — поселяне были абсолютно уверены, что она насылает проклятие на тех, кто ей не по нраву.

Рассказывали и еще об одной девушке, которая все ходила в лес по ночам, пока ее не похитили так, что никто не смог ее найти.

Отец Гермии очень просто объяснял это, напоминая, что как раз в то время исчез и приезжавший в деревню гость из Лондона, так что причина исчезновения девушки совершенно очевидна.

Но деревенские жители были убеждены, что девушку постигла та же судьба, что и Бетси.

Она участвовала в пирушках Дьявола, и он вовлек ее в свое окружение.

Но вряд ли, думала Гермия, приближаясь к деревне, чтобы Дьявол разъезжал на такой превосходной лошади чистой породы и был одет портными, явно шившими на принца-регента.

Эти портные, рассказывал ей Питер, могли выкроить мужчине такую одежду, которая сидела на нем как влитая.

Вспомнив о Питере, Гермия подумала, что было бы хорошо, если бы он сейчас оказался дома. Его позабавило бы ее приключение, но даже своему любимому брату, с которым она делилась почти всем, она не призналась бы, что не поцеловал незнакомец, будь то Дьявол или кто другой.

«Питер высмеял бы меня за мою глупость, — сказала она себе, — а лапа разгневался бы!»

Ее добродушный, веселый отец не часто сердился на что-либо.

Но Гермия стала замечать, что в последний год, когда она уже совсем выросла, ему перестали нравиться комплименты, которыми одаривали ее джентльмены, приходившие в дом священника.

Она слышала, как он сказал однажды ее матери, что такие комплименты являются большой наглостью и он не потерпит их.

Хотя Гермия знала, что совершает поступок, достойный порицания, она все же задержалась тогда за дверью, чтобы услышать ответ матери.

— Гермия уже взрослая девушка, дорогой мой, — сказала матушка, — и поскольку она очень хорошенькая, даже прелестная, ты должен привыкнуть к тому, что она привлекает внимание, хотя, к сожалению, здесь не очень то много достойных ее женихов.

— Я не допущу, чтобы кто-либо заигрывал с ней, кем бы он ни был, — резко ответил достопочтенный Стэнтон Брук.

— Никто и не стремится к этому, — мягко сказала миссис Брук, успокаивая мужа, — но было бы неплохо, если бы твой брат и его жена были бы чуть добрее и приглашали бы ее на вечера, которые они устраивают в усадьбе. Ведь она одного возраста с Мэрилин.

Гермия, слушавшая за дверью, печально вздохнула и ушла к себе.

Она знала, что се матушка обижается на то, что граф Милбрукский, брат ее отца, и его жена стали игнорировать свою племянницу с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать лет, и никогда не приглашали ее на вечеринки в их усадьбе, проводившиеся для их дочери Мэрилин, кузины Гермии.

Гермия лучше матушки понимала причины этого.

Мэрилин завидовала ей.

В последний год, когда они вместе готовили уроки — так повелось с малых лет, — она стала проявлять все большую ревность к привлекательности Гермии, не упуская случая чем-нибудь унизить ее или высказать ей пренебрежение.

Не находя возможности ругать ее лицо, она сосредоточивалась на ее одежде.

— Это платье, которое ты носишь, превращается в какие-то лохмотья! — могла сказать она, когда Гермия приходила в их усадьбу рано утром. — Я не могу понять, почему ты делаешь из себя какое-то пугало!

— Все очень просто, — отвечала Гермия. — Твой отец очень богат, а мой — очень беден!

В этом ответе не чувствовалось обиды. Гермия смеялась, не придавая значения своему положению, но Мэрилин хмурилась и пыталась найти что-либо, чем она могла бы задеть свою кузину.

Иногда Гермии все же казалось несправедливой разница в их положении, несмотря на то что матушка объяснила ей, что, согласно традиции, старший сын в семье наследует все состояние, а младшие сыновья не получают практически ничего.

— Но почему, мама?

— Сейчас я объясню тебе, — спокойно отвечала мать. — Большие поместья — такие, каким владеет дядя Джон — должны переходить целиком от отца к сыну. Если бы земли и состояние делили среди других членов семьи, тогда очень скоро в Англии не осталось бы больших землевладельцев, место которых заняли бы мелкие фермеры.

Она остановилась, чтобы убедиться, что дочь слушает ее, и продолжила:

— Вот почему во всех великих аристократических фамилиях старший сын наследует все, включая титул, которым обладал отец. Второй по старшинству сын обычно поступает на службу в армию или во флот. А третий сын становится священником, поскольку в больших поместьях всегда бывают приходы, а отец, глава семейства, является покровителем прихожан.