Барбара Картленд - Вальс сердец

Поколебавшись, Гизела выбралась из своего угла и присела на скамью. Незнакомец опустился рядом.

По его глубокому голосу Гизела решила, что он уже не юнец. В его движениях угадывалась гибкость и сила. Больше о нем ничего нельзя было сказать, было слишком темно.

Молчание затянулось, и Гизела начала волноваться:

— Мне надо вернуться… скорее… как только вы… решите, что это вполне безопасно.

— Со мной вам ничто не грозит.

Гизела бросила на него быстрый взгляд. Но тут же отвернулась и стала смотреть на огни города, мерцающие далеко внизу. В темноте беседки все равно невозможно было ничего разглядеть. Помолчав еще немного, мужчина сказал:

— Быть может, мы представимся друг другу? Как вас зовут?

— Гизела.

— Очень красивое имя, и я думаю, что его обладательница красива не меньше.

Гизела не удержалась от улыбки:

— Даже будь я ужасно уродливой, я бы не призналась вам в этом.

— Я абсолютно уверен, что вы красавица.

Гизела засмеялась:

— На чем же основана ваша уверенность?

— У вас мелодичный голос и безупречная фигура.

Гизела вспыхнула и была рада, что в темноте этого не заметно.

— Это просто… предположение… вы не можете знать… наверняка.

— Наоборот. Я увидел вас на фоне неба, когда проходил по лесу, и мне показалось, что я вижу нимфу, одну из тех, что, по легендам, живут здесь с незапамятных времен.

— О, как бы я хотела их увидеть! — невольно воскликнула Гизела.

Незнакомец засмеялся:

— А мне уже посчастливилось. Помолчав, Гизела сказала:

— Я назвала вам свое имя. А как зовут вас?

— Вы назвали мне лишь половину своего имени.

— Гизела Феррарис. Мужчина резко повернулся к ней:

— Вы приходитесь родственницей известному скрипачу?

— Вы знаете папу?

— Вы хотите сказать, что Пол Феррарис — ваш отец?

— Да.

— Последний раз я был на его концерте в Париже лет пять назад, но мне никогда не забыть волшебные звуки его скрипки.

Гизела хлопнула в ладоши и воскликнула:

— О, как я рада! Но вы должны обязательно повторить это папе, он будет счастлив!

— Я всегда мечтал снова услышать его игру.

— А теперь вы скажете мне, как вас зовут? — немного застенчиво спросила Гизела.

— Миклош Толди.

— Это не австрийское имя, — сказала Гизела, немного подумав.

— Нет. Я венгр.

— Как это замечательно!

— Почему?

— Потому что мне всегда хотелось встретить настоящего венгра. Моя прабабушка была родом из Венгрии, и во мне тоже есть частичка венгерской крови. Венгрия всегда казалась мне такой романтичной, даже больше, чем Австрия, хотя папа считает австрийцев самыми большими романтиками на свете.

— Может быть, он и прав. Ведь все приезжают в Вену, чтобы мечтать, говорить и петь о любви.

— Как студенты, — с улыбкой произнесла Гизела.

— Студенты — шумные и весьма утомительные молодые люди. Их поведение порой бывает непредсказуемым. Вы поступили весьма благоразумно, спрятавшись от них.

При мысли о том, что студенты могли увидеть ее в беседке, Гизела вздрогнула.

— Благодарю вас… Вы меня спасли.

— Постарайтесь в будущем быть осмотрительнее. Когда я увижу вашего отца, я непременно скажу ему, чтобы он построже смотрел за вами.

— Даже не думайте этого делать! — протестующе воскликнула Гизела. — Он очень расстроится и будет долго переживать. Он велел мне ложиться спать, а я не послушалась и… оказалась здесь.

— Могу ли я сказать вам, что я счастлив, оттого что так получилось? Ведь мы с вами встретились. Я не проговорюсь вашему отцу, не беспокойтесь. Напротив, я скажу ему, что у его дочери самый мелодичный в мире голос. Даже ему не удастся извлечь из скрипки более чарующих звуков.

Гизела засмеялась:

— Он вряд ли решит, что это комплимент. Для него, как и для всех музыкантов, музыка — нечто святое.

— Ваш отец — гениальный скрипач. Пока я в Вене, я обязательно воспользуюсь возможностью снова услышать его. Где он выступает?

Гизела сделала рукой неопределенный жест и, немного замявшись, ответила:

— Мы только что приехали… Вероятно, папа будет давать концерты в театре… или где-то еще… только… я пока не знаю… как мне это устроить.

— Вы хотите сказать, что занимаетесь организацией концертов своего отца? — недоверчиво воскликнул Миклош Толди.

— С тех пор как умерла мама. В делах такого рода он абсолютно беспомощен, а мы так часто переезжали, что невозможно было нанять агента или еще кого-то, кто занимался бы этим, как было в те времена, когда мы жили в Париже.