Наталия Вронская - Колокола любви

— Весьма и весьма возможно, — рассмеялась графиня. — Скажу только то, что эта молодая особа мне очень пришлась по душе!

— Кем она мне приходится, дорогая тетушка?

— Тебе?.. — задумавшись, графиня посмотрела на племянника. — Да, пожалуй, троюродной племянницей. Впрочем, как и все Вяземские. Только ее фамилия Олсуфьева, ведь она дочь брата Ксении, а Ксения — урожденная Олсуфьева.

— Но расскажите же о ней подробнее! — попросила Дарья Матвеевна. — Вы так прониклись к ней… Она, должно быть, очень хорошая девушка.

Дарья Матвеевна, со всей своей добротой, со всем участием желала выслушать этот рассказ и по возможности помочь бедной сироте.

— Что же… — начала графиня. — Мать ее полячка, роду дворянского, но захудалого. Как мне известно, она была уже вдовой, когда повстречала нашего Павла. За ним прожила она недолго, здоровья была слабого. Но, говорят, была исключительно хороша собой, бедняжка. Сама же Елизавета девушка воспитанная, милая, но характера весьма живого!

— Вот как, — заметил Владимир. — И тем, должно быть, вас и привлекла.

— Да, дорогой племянник, верно. Я люблю, когда живость характера сказывается явно, а не прячется втуне. Мне кажется, что такой человек виднее со стороны и от него не приходится ждать подвоха. В отличие от всяческих тихонь, которые, глядишь, тише воды, ниже травы, а как до дела дойдешь, то и берегись! Обожжешься!

— Но что же еще вы можете про нее сказать? — спросила Дарья Матвеевна.

— То еще могу сказать, что девушка она добрая, слова дурного не сказала ни про тетку, ни про своих кузенов-княжат, хотя они довольно испытывают ее терпение. А Ксения меня, право, разочаровала! Так относиться к сироте! Ни приличного наряда, ни развлечений, ничего! Однако замечу: мне показалось, что Елизавета легко мирится со своим положением.

— Вот как? — удивился Петр Петрович. — Она такая смиренница?

— Ну уж нет! Так бы я никогда не сказала. Ни смиренница, и ничего такого в ней нет. Но она не помнит зла, как мне показалось. А вот к добру очень чувствительна. Все, что вокруг дурного, она старается не замечать или делать вид, что не замечает…

— Мечтательница, верно, — опять сказал Петр Петрович.

— Может, и так, но я не заметила. Кроме того, все они меня боялись, — при этих словах графиня улыбнулась с каким-то удовлетворением. — Боялись, как бы я не разозлилась, как бы не подумала чего и не лишила их своей благосклонности. А Елизавета… Вот уж в ком страха-то не было! И как она подойдет, возьмет за руку, скажет: «Пойдемте, бабушка, гулять», так я и размякну… Очень я ее полюбила, как родную дочь. Могла бы, так с собой взяла. А знала бы о ней, так раньше бы туда поехала, но…

— А не кажется ли вам, сестрица, что она, может быть, рассчитывала тоже на ваши деньги, только решила рискнуть и по-другому на вас воздействовать? — спросила Дарья Матвеевна.

— Не кажется, Дарья! Ты всех обстоятельств не знаешь, а я знаю. Она убеждена, что уж кому-кому, а ей моих денег не видать. Она даже мысли в голове не держит, что я могу ей что-либо оставить по завещанию! Я слышала как-то их разговор с Ксенией, и, могу вас уверить, бедная девочка ни на что не рассчитывает. А уж после того, как я уехала… Она бы могла рассчитывать, что я увезу ее с собой, но я этого не сделала. Она плакала при расставании и очень сердечно простилась со мной. В отличие от прочих!

— Какой милый портрет, — сказал Владимир. — Жаль, что нельзя во всем убедиться лично. Впрочем, если вы так расположены к Елизавете Павловне, а вы в людях разбираетесь хорошо, ни разу я не видел, чтобы вы, тетушка, ошиблись, то и мы должны к ней расположиться.

— Вот ответ, достойный моего племянника! — заявила графиня. — А теперь хватит этих разговоров. Я желаю пить чай.

Графиня прозвонила в колокольчик, слуги внесли приборы, расписной чайник, пыхтящий самовар, из которого — и только из него! — постоянно пила чай графиня, сладости и прочее, и тут же все маленькое общество приступило к чаепитию.

В то же самое время княжеское семейство, пополнившееся женихом старшей дочери, также приступило к чаепитию. За столом хозяйничала Анна, которой надобно было показать жениху свое умение вести стол. Она и господин Афанасьев были исключительно веселы и счастливы, ибо их мечты неожиданно скоро сбылись. Прочие же сидели отчасти с равнодушными, а отчасти с недовольными лицами. Деньги, переданные в качестве приданого Анне, каждый бы с удовольствием пустил на личные цели, но ослушаться графиню было невозможно. Все боялись потерять ее благосклонность и лишиться еще большего куша, на который все рассчитывали. Но как знать, сколько еще ждать? Быть может, старуха умрет завтра, а может статься, проживет еще с десяток лет.