Элинор Смит: Неблагоразумная леди

В семействе Маллоу частенько шутили, что, назвав дочь Пруденс-Благоразумной, попали в самую точку.

— Ты маленькое благоразумное создание, — бывало, говаривал отец, когда она возвращалась из лавки с мотком шерсти, чтобы связать себе теплый свитер на зиму.

— Ах, до чего же верно мы тебя назвали Пруденс, — со смехом вторила мать, когда дочка отказывалась ехать на пикник, потому что на небе собирались тучи.

— А это моя маленькая благоразумная Пруденс, — так обычно представлял дочь отец.

Такого рода шутки укрепляли мнение, что слово «Пруденс», которое само по себе означает «благоразумие», о чем можно узнать в словаре, было создано специально для мисс Маллоу.

Увы, эта хваленая добродетель не была семейным свойством и не распространялась на родителей. Отец вечно испытывал нехватку средств и был начисто лишен хозяйской сметки, а потому имение пришлось заложить, а мать — и это было прискорбной недальновидностью — не удосужилась родить наследника мужеского пола, дабы спасти остатки былой роскоши после кончины супруга. В результате все перешло к родственнику, а недальновидная вдова в сорок четыре года оказалась у разбитого корыта с дочкой на выданье и с доходом в двести фунтов в год — вот и вся назначенная вдовья часть. Ясное дело, на такие скудные доходы не проживешь, и ей поневоле пришлось бы тратить основной капитал, чтобы не влачить жалкое существование. Но если мать не понимала, что сулит им будущее, то Пруденс смотрела на это дело вполне реалистично. Поэтому, когда мистер Элмтри, вдовый мамин брат, предложил им крышу над головой, они не заставили себя долго упрашивать.

Впрочем, мать предвидела уйму неприятных последствий такого гостеприимства, в чем, надо сказать, не ошиблась. По ее словам, брат был изрядным чудаком, занудой и скаредой, и это оказалось не преувеличением. Предоставив им кров и пищу, он ожидал, что они взвалят на свои плечи роли экономок, хозяек, кухарок, что каждая проявит себя как и швец и жнец, что обе станут свидетельницами его щедрот и, самое ужасное, его горячими почитательницами. Кларенс был художником, не очень даровитым, но весьма плодовитым. Он писал портреты мало кому известных в свете персон и сверх того каждую весну делал по три пейзажа Ричмонд-парка. Денег за свои труды Кларенс не брал, будучи джентльменом, да и никто ему их не предлагал, но к своей работе относился весьма серьезно. По десятку раз на дню он заставлял сестру и племянницу восхищаться его пастельными картинками, выискиваяв них характер, мастерство, чувство и прочие достоинства, которых начисто не было.

Обеим леди Маллоу вменялось в обязанность выступать в роли дуэний в тех случаях, когда Кларенс писал портреты дам. Он был глубоко уверен, что все вокруг строят козни, дабы уловить в силки его самого и его две тысячи фунтов годового дохода. И если модель была в возрасте от семи до семидесяти, настаивал, чтобы либо сестра, либо племянница непременно присутствовали во время сеанса. Можно только гадать, не это ли было главным мотивом его великодушного приглашения родственницам поселиться у него на Гросвенор-сквер. Сверх того от них требовалось постоянно расхваливать его мастерство, в чем, надо сказать, он им немало помогал.

— Здесь я кладу мазок охры, чтобы дать тень под носом, — пояснял он. — Вы где-нибудь видели подобное? — А поскольку ни мать, ни дочь в живописи не разбирались, им ничего не оставалось, как согласно кивать. — Осмелюсь утверждать, что это полностью мое открытие. Что-то не слышал, чтобы Лоуренс или там кто другой делали так же. Уж Ромней, во всяком случае, ничего подобного не умеет. У него все физиономии розовые. Никакого выражения. Лица совершенно невыразительные. А как я наложил тень на глаза, видели? Этому я научился у Леонардо. Не буду хвастать попусту, это не мое изобретение. Такие глаза у Моны Лизы.

Пруденс с недоумением вглядывалась в два агата на плоском розовом овале и нехотя поддакивала.

— Ах, как мило! Совсем как у Моны Лизы.

— Ну, не совсем, конечно, — возражал Кларенс, оставляя надежду, что все же он не до конца лишен скромности; однако тут же продолжал, ничтоже сумняшеся: — Мне кажется, что я немного обошел да Винчи. Не заметили, он не прописал ресницы. У меня есть хорошая гравюра Моны Лизы в мастерской. Посмотрите иувидите: про ресницы он забыл. Уж не знаю, как с ним такое приключилось. И на старуху бывает проруха. Я читал где-то, что он три года писал свою Джоконду, а вот ресницы у него из головы выскочили. Я же наведу длинные ресницы на портрете миссис Херинг, и для этого мне не понадобятся три года. Мне за глаза хватает трех дней. Работай я пять дней в неделю, чего не могу себе позволить, я делал бы по восемьдесят семь таких портретов в год. Не вижу, чтобы Лоуренс выдавал восемьдесят семь таких портретов в год.