Эльза Вернер: Заклятое золото

— Это как раз в твоем вкусе, — поддразнила ее Вильма. — Ведь, по-твоему, твой супруг должен быть выше толпы. Вот теперь Эрнста избирают в рейхстаг!

— Да, ему дадут депутатские полномочия, — с гордостью во взгляде произнесла Эдита. — Эрнст уже давно посвятил себя политической деятельности; надеюсь, он и на этом поприще сыграет видную роль.

— А мы все еще ожидаем скромного чина полковника, — смеясь, объявила Вильма. — Твой супруг, видимо, метит намного выше и не успокоится без министерского портфеля. Но ты готова, Эдита? Так пойдем к нашим кавалерам.

В это время Эрнст на террасе рассказывал друзьям новость:

— Третьего дня я получил от Макса письмо. Он сообщает о своей помолвке. Официальное уведомление об этом мы получим на днях.

— Как? И он нашел, наконец, себе невесту? Слава Богу! — воскликнул майор. — Она, конечно, богата, и ты, по крайней мере, избавишься теперь от его вечного попрошайничества.

— Макс пишет мне, что познакомился со своей невестой в Карлсбаде; она, кажется, уже немолода и не особенно красива, но очень богата, о чем он сообщает с явной гордостью. Ты, должно быть, знаешь эту даму, Арнольд, она живет в Ганновере, а ты был там четыре года тому назад. Это некая Альтрингер.

— Альтрингер… Господи, Боже мой! — с ужасом воскликнул Гартмут. — Неужели она подцепила Макса? Спаси его, Бог, теперь он поплатится за все свои грехи!

— Следовательно, ты знаешь ее? Она вдова помещика?

— Совершенно верно, они спекулировали землей и, разбогатев на этом, переехали в Ганновер. Их прежние соседи перекрестились от радости, узнав об этом. Впрочем, что касается самого Альтрингера, то он был довольно безвреден и во всем подчинялся своей супруге. Она командовала им денно и нощно, пока благополучно не похоронила. Она приблизительно лет на двадцать старше Макса. Берегись своей свояченицы, Эрнст! Это воплощенный сатана.

— Да мы и не думаем поддерживать отношения с Максом, — спокойно произнес Эрнст. — В последние годы мы совершенно разошлись; он приходил ко мне и писал мне лишь в случаях крайней необходимости…

— В деньгах, — договорил за него нотариус, — а ты всегда делал ему поблажки. Что касается меня, то я никогда не прощу этому человеку того, что он хотел продать мой дом нейштадтцу и только и ждал моей смерти.

— Простите его, дядя Трейман! — торжественно произнес майор. — Теперь вы можете это сделать: человек, у которого супруга госпожа Альтрингер, достоин сожаления. Она сумела подчинить себе Макса, который слишком глуп, чтобы оказать сопротивление… впрочем, тут не поможет никакое сопротивление, а потому пусть несет свой крест сам!

Следующее утро было пасмурным и туманным, но вскоре погода прояснилась, и весело засияло солнце. Поездка в Гельсберг была отложена на послеобеденное время, потому что Эрнст и Эдита объявили, что хотят совершить небольшую прогулку по окрестностям. Они пошли одни и стояли теперь на том самом месте, где четыре года тому назад произошла их первая встреча, решившая их судьбу.

Маленькое кладбище по-прежнему было одиноким и заброшенным. Бури, пронесшиеся над миром, проблемы людей его не коснулись. Покойники так же мирно спали под осенней листвой и зимним снегом, как и под яркой весенней зеленью. Лучи солнца по-прежнему освещали осевшие могильные холмики и истертые надгробные камни, и аромат ежегодно пробуждающихся цветов наполнял это царство мертвых. Из разрушенных стен маленькой кладбищенской церкви, поросшей удушливой бузиной, доносилось пение дрозда — старая ликующая весенняя мелодия… все было, как и тогда…

Только в них двоих, теперь медленно ступавших по пышной траве, произошла огромная перемена. Правда, свое счастье они обрели в тяжелой борьбе, а тот, кто стоял между ними, покоился теперь в своей одинокой могиле. Они только что говорили о нем; это сразу можно было видеть по серьезному выражению их лиц; на ресницах молодой женщины еще дрожали слезинки, когда она сказала взволнованным голосом:

— Ты не можешь представить себе, Эрнст, какое большое впечатление произвело на меня его последнее «прости». Всего два слова: «Прощай. Феликс». Ни объяснений, ни просьб. Я прогнала его от себя тем ужасным словом, а он своей предсмертной исповедью возвратил тебе жизнь — тебе, повергшему его. Он ведь мог унести эту тайну с собой в могилу, но не хотел оскорблять свою память таким поступком. Несмотря на все, в этом человеке все же была черта величия.

Эрнст нахмурился. Его ответ не был резок, но и мягким его тоже нельзя было назвать.