Полина Федорова - Милый плут

Это лето они проводили на даче в Русской Швейцарии, названной так с легкой руки одного университетского профессора, нашедшего сходство лесной гористой местности на левом берегу реки Казанки со страной, где он родился и жил в молодости. Место действительно было живописнейшее: посреди обширнейшей липовой рощи с перемежающимися холмами и глубокими оврагами, на дне которых били ключи, шли разбитые самой природой аллеи, спускающиеся прямо к берегу Казанки. Через овраги были перекинуты мосты, и, ступив на них, могло показаться, что это переходы через гористые ущелья, а впереди и сзади стоит нетронутый и непроходимый чащобный лес. А с крутого берега реки открывался на несколько верст такой благолепный вид, что сами собой складывались идиллические стихи про поселившегося в лесной хижине благородного разбойника, завязавшего со своим ремеслом, и прекрасную пастушку, заблудившуюся в чаще в поисках своей пропавшей козочки. Повстречавшись, бывший благородный разбойник и прекрасная юная пастушка, проникнутые неземным чувством друг к другу, долго гуляют, любуются лесными красотами и находят пропавшую козочку. А потом юная пастушка, бросив ненавистного и сильно пьющего отчима, повадившегося в последнее время распускать руки, навеки остается жить в лесной хижине с отставным разбойником и несказанно любят друг друга здесь, на земле, а потом и на небесах. И любовь их длится вечно… И козочка с ними…

Беременность жены Альберт воспринял спокойно. Он не начал радостно скакать вокруг Серафимы, как глупая козочка из нового стихотворения жены, узнавшая, что они с пастушкой навсегда остаются в лесу, не стал в счастливом экстазе заламывать руки и благодарить небо, ниспославшее его супруге зачатие. Он внимательно посмотрел на нее, попросил беречь себя и быть осторожнее и, взяв свой докторский саквояж из свинячьей кожи, убыл, сказавшись, что его ждет больной.

Но он соврал. Никакой больной его не ждал. Просто это известие надлежало как-то переварить и осмыслить.

Альберт Карлович вышел из дому, прошел леском до ближайшей беседки и присел на лавочку.

А что, собственно, случилось? Что, он, профессор медицины, не знал, что женатые женщины время от времени беременеют и в конечном итоге рожают детей? Так он сам родился в семье, имевшей двадцать одного ребенка.

Разве они с Серафимой занимались любовию только в дни, когда, согласно циклам месячных очищений, можно было делать это, не боясь зачатия?

Нет.

Тогда что подвергло его в раздумья?

Он не мог ответить…

Собственно, Альберт Карлович не столь уж был не прав, когда, вызванный на разговор Манефой Ильиничной, говорил про интриганов и завистников, распускающих про его любовные похождения слухи с целью опорочить его и не дать ему занять место декана медицинского факультета университета. Слухи про связи Факса с женщинами, конечно, имели в своей основе, говоря научным языком, фактологический материал. Но реальную почву имели под собой и происки и интриги некоторых университетских профессоров, крепко не желающих, чтобы Альберт Карлович сделался деканом факультета, приблизившись тем самым к занятию места ректора университета. Одним из таковых был, несомненно, директор гимназии, профессор российской истории, географий и статистики Илья Фридельевич Маковкин, исправляющий должность инспектора студентов и сам метивший в ректоры. Вдовец, он имел четырех дочерей на выданье, с двумя из коих Альберт Карлович имел некоторые сношения, не приведшие, однако, к более тесным. Зато они привели к такому разладу в семье, что Илье Фридельевичу мало не казалось. Две дочери инспектора, коим Альберт Карлович оказал когда-то знаки внимания, каждая заявляя свое право на Факса, постоянно скандалили между собой даже тогда, когда Альберт Карлович уже перестал бывать в доме Маковкина. Другие две дочери тоже не оставались в стороне, принимая ту или иную сторону, и в доме стоял такой гвалт и ругань, что Илья Фридельевич брался за голову и уходил к себе в кабинет, проклиная тот день, когда познакомил своих дочерей с Факсом, надеясь, что тот станет партией одной из них.

В один из таких скандальных вечеров Илья Фридельевич заперся у себя в кабинете и сочинил на имя попечителя учебного округа, статс-секретаря Михаила Леонтьевича Магницкого письмо следующего содержания.

«Господин попечитель, ваше превосходительство!

Не смея далее молчать и руководствуясь одними только соображениями морали и нравственности, имею доложить вам о поведении и неблаговидных выходках ординарного профессора медицины и хирургии Альберта Карловича Факса, порочащих честь Императорского Казанского университета, где означенный профессор служит немногим более десяти лет, и несовместных с высоким и даже, не побоюсь этого слова, священным званием воспитателя молодого поколения, то есть студентов университета.