Полина Федорова: Восхитительный куш

В кабинете повисло напряженное молчание. Тауберг почувствовал мелкую нервную дрожь. Во что он влип? Иван шагнул к заветному шкафчику, налил бокал анисовой и единым махом выплеснул ее в рот.

Александра Аркадьевна, княгиня Голицына… А ведь я вчера у Огонь‑Догановского резался в штосе с этим шаматоном князем Антуаном. Холодный пот мгновенно пробил Тауберга. Он вспомнил все…

— …есть у меня для вас один куш.

— Неужели? И какой же? — с усмешкой поинтересовался Тауберг.

— Я ставлю на кон… свою жену.

Говорок зрителей за спинами игроков как по команде смолк. Наступила звенящая тишина. Невозмутимый Тауберг молчал, разглядывая Голицына с некоторым интересом. Немец в нем протестовал и требовал немедленно покинуть игорный стол и вообще сию квартиру, где люди ставят на куш своих жен, а русский горячим шепотом советовал согласиться — там‑де, посмотрим, что будет. Бог, дескать, не выдаст, а свинья не съест.

— Соглашайся, Тевтон, — нарушил тишину знакомый голос.

Тауберг повернул голову и увидел в толпе зевак пробиравшегося к нему князя Волховского.

— Ты так полагаешь?

— Да тут и думать нечего, — энтузиастически заявил Волховской. — Чего ты теряешь? А тут такая женщина — мечта поэта! Чудо как хороша. Уверяю тебя — не пожалеешь.

Весть о том, что князь Антуан поставил на кон свою красавицу‑жену, распространилась по дому мгновенно. Вокруг стола с сидящими напротив Таубергом и Голицыным собрались уже не полтора десятка зевак, но целая толпа зрителей. И гудела она, будто растревоженный улей. Польщенный всеобщим вниманием, Антуан приободрился и произнес:

— Итак, господин майор, я повторяю свое предложение: моя жена против всего, что вы у меня выиграли.

Тауберг хмыкнул и после недолгого молчания коротко бросил:

— Согласен.

Принесли две новые колоды карт. Перемешав свою, Тауберг вынул из колоды даму и положил рубашкой кверху.

— Прошу, — протянул свою колоду Ивану Голицын.

Тауберг снял колоду банкомета, и игра пошла.

У князя Антуана уже заметно дрожали руки. Тауберг казался внешне спокойным, но по капельке пота, стекавшей по его виску, можно было определить, что и ему все это дается не просто. «Может, зря я ему посоветовал согласиться?» — заметив эту капельку, засомневался Волховской. Вообще, флигель‑адъютант князь Борис Сергеевич Волховской не часто утруждал себя сомнениями, прекрасно понимая, что сделанного или сказанного уже не воротишь, а стало быть, нечего о том и сожалеть. Но, глядя на кипу ассигнаций возле локтя Тауберга и расписку на имение, он искренне пожалел о сказанном. Жалко будет, если беспоместный Иван все это проиграет.

На этот раз Иван выбирал карту очень долго. Сомневался между девяткой и королем. Все же выбрал короля. И правильно сделал, ибо Голицын открыл девятку пик.

Князь Антуан велел принести вина. Сделал хороший глоток прямо из горлышка! Отпил из своего бокала и Тауберг.

— Ваше слово, — будто сквозь вату, услышал он нервический голос князя.

На этот раз Иван сомневался между восьмеркой и дамой. Выбрал даму бубен, положил и уставился ясными, кристально чистыми глазами на Голицына.

Дрожащими руками, обливаясь потом так, что от него едва ли не шел пар, Голицын открыл свою — восьмерка! У Тауберга при мысли о том, что он мог выбрать такую же карту, дернулась щека. Теперь его очередь! Только бы повезло. Что же крупье так тянет, ну же! Ну! Дама! Все! Голицын как‑то по‑детски пискнул, обмяк и уронил голову на зеленое сукно стола.

— Ваша дама убита! — хрипло произнес Тауберг и перевел взгляд на ликующего Волховского.

Что было потом, Боже, что потом было! Толпа ахала, стонала, топала ногами. Ивана поздравляли, хлопали по плечу, а какой‑то седой генерал с осыпанным бриллиантами орденом святого апостола Андрея Первозванного слезно молил его уступить последний куш за триста тысяч рублей. На князя Антуана старались не смотреть и обходили его стороной: неудача — болезнь заразительная, даже если просто находиться рядом.

— Ну, ты и везунок, Тевтон. Баловень Фортуны! — хлопнул Ивана по плечу Волховской, и крепкий Тауберг пошатнулся. Он был пьян вином и успехом; пьяными были руки, ноги, голова, и лишь невероятной голубизны глаза смотрели трезво и ясно.

— Айда к цыганам! — предложил Волховской. — Обмоем твой выигрыш. Ты ведь сегодня выиграл целое состояние и в придачу чужую жену.

— П‑пожалуй, — благосклонно согласился Тауберг.