Кейси Майклз: Невеста Единорога

О Боже, как это страшно. Никогда не было так страшно. Бог? Почему он подумал о Боге? Почему ему вспомнилось это ненавистное нечто? Возможно ли, что Бог действительно существует? Неужели есть что-то кроме преисподней? Неудивительно, что они плакали — те люди, которых он убил много лет назад. Это ужас заставлял их плакать. Ужас перед неизведанным, страх перед Богом, которого, как он считал, не существует. Теперь ужас охватил его самого. Он ошибся. Месть брату и племяннику не стоила этой агонии. Он не хотел в ад. Если ад существует, значит, должен быть и рай. Как он не понял этого раньше? Морган был сообразительным парнем. Почему же и он этого не понял?

Лорд Джеймс не хотел вечно быть поджариваемым на сковороде. Морган должен найти девушку ради него! Может быть, это искупит его ужасный грех. Он скажет Моргану все, что тот хочет услышать, скажет прямо сейчас. Он ничего не утаит. Это будет настоящая исповедь. Ради его бессмертной души, во спасение…

Он схватил племянника за рукав, как бы пытаясь удержаться в этом мире еще какое-то время.

— Морган? Возможно ли, что мы ошибаемся? Возможно ли, что Бог существует? Что, если Вилли прав? Говорю я правду или лгу? Я уже не могу этого припомнить. Помоги мне, Морган! Я не могу вспомнить правду!

— Не теперь, старик, — сухо отрезал Морган. — Правда это или ложь, но ты должен рассказать мне ее до конца, и тогда я сам решу этот вопрос. Оставь мне судить об этом.

— Судить? Все мы будем осуждены! Спаси меня, Морган! Спаси мою душу! Ты уже знаешь имя. Проверь… Проверь сиротский приют в Глайнде. — Лорд Джеймс хватал ртом воздух, тщетно пытаясь притянуть Моргана поближе. — В Глайнде, — повторил он; его глаза расширились, он вперил взгляд в потолок, его лицо выражало смертельный ужас. Демоны кружились прямо над ним. Они ухмылялись, не скрывая, что ждут добычи, их длинные острые клыки сверкали при свете свечи, крылья шуршали.

Лорд Джеймс услышал далекий звук. Что это было? Ах да, Морган. Его дорогой племянничек орет и требует доказательств. Беда в том, что он уже не может насладиться этим зрелищем. Ибо один из демонов сел ему на грудь, вонзил в нее острые как бритва когти, и весь оставшийся в легких воздух стал с бульканьем выходить у него изо рта вместе с потоком крови.

— Ты знаешь. Ты должен… только запомнить, — произнес лорд Джеймс прерывистым шепотом. — Убийцы… наши соседи… пропавший ребенок… поиски…

Пьеса не должна была закончиться этим, финал испорчен. А занавес уже опускается… Слишком рано. Он ничего не сумел сделать как следует, даже умереть.

— Никто меня не предупредил! Я не знал! — прокричал лорд Джеймс, голос его прозвучал неожиданно громко. Он чувствовал, что задыхается, погружаясь в горячую жидкость, истекающую из ушей, из жестяных ведер — отовсюду — и заливающую его легкие. Он с неожиданной силой вцепился в Моргана, разодрав на груди племянника изящную белую рубашку. Это должно быть правдой! Была девочка — была! Или нет?.. — Отыщи ее, племянник… иначе я буду проклят… иначе мы оба будем прокляты! Вилли… брат мой… помолись обо мне!

Солнце ярко сияло, когда Морган Блейкли и его отец, Вильям, герцог Глайндский, выходили из фамильного мавзолея в «Акрах», наследственном поместье герцогов в Суссексе. Оба были в трауре, с черными атласными повязками на рукавах, каждый держал в руках шляпу. Они проследовали за молодым священником в деревенскую церковь, где тот отслужил короткую панихиду.

Герцог казался более хрупким, чем обычно, он поминутно вытирал глаза большим белым платком, окаймленным с четырех сторон тонкой полоской черного атласа, словно весь его гардероб был предназначен для бесконечного траура. Морган подумал, что это соответствовало действительности. Его отец похоронил жену, обеих сестер, одного из сыновей и вот теперь брата-близнеца Джеймса. И все это менее чем за пятнадцать лет.

Морган решил, что отцу, окруженному этими покойниками, выпал на долю печальный жребий.

Он вздохнул и оглянулся на величественный мавзолей из итальянского мрамора, где покоились все его родственники, за исключением того, кто стоял с ним рядом. Далек ли тот день, когда он проделает этот путь один, оставив бренное тело отца за глухими стенами из розового камня?

И простит ли его отец перед смертью — искренне, чистосердечно, от души?